— Нет, размер тот же. В этом нет сомнений.

— Достаточно большие, чтобы нанести серьезную рану, несовместимую с жизнью, — сказал отец Вайкезик. — А пистолет?

Эймс взял конверт побольше и извлек оттуда револьвер, из которого стреляли в Уинтона Толка.

— Короткоствольный «смит-вессон» тридцать восьмого калибра «чифс спешел».

— Вы его исследовали, отстреляли?

— Да, это стандартная процедура.

— Никаких указаний на дефекты? Может быть, ствол плохо просверлен или имеются другие дефекты, которые приводят к тому, что пуля выходит из ствола медленнее обычного?

— Необычный вопрос, отец. Мой ответ — нет. Отличный «чифс спешел», изготовлен по высоким стандартам фирмы «смит-вессон».

Отец Вайкезик вернул две отстрелянные пули в маленький конверт, откуда их только что, на его глазах, извлек Эймс, и спросил:

— А гильзы? Есть ли вероятность, что в них было мало пороха?

Доктор Эймс моргнул:

— Насколько я вижу, вы пытаетесь понять, почему две пули тридцать восьмого калибра не нанесли большего ущерба.

Стефан Вайкезик кивнул, но не стал пускаться в разъяснения.

— В том револьвере оставались неотстрелянные патроны?

— Два. К тому же есть дюжина запасных, обнаруженных в кармане преступника.

— Вы не проверяли цельные патроны? В них был нормальный заряд?

— Для такой проверки не было оснований, — ответил Мёрфи Эймс.

— А не могли бы вы сейчас проверить один из них?

— Мог бы. Но зачем? Отец, бога ради, что все это значит?

Стефан вздохнул:

— Я знаю, доктор Эймс, для вас это лишняя работа, и я был бы рад ответить на вашу доброту объяснением. Но я не могу. Пока не могу. Священники, как врачи и адвокаты, иногда вынуждены соблюдать конфиденциальность, уважать чужие тайны. Но если когда-нибудь я смогу поведать, что кроется за моим любопытством, вы будете первым, кому я расскажу об этом.

Эймс уставился на него. Стефан ответил ему честным взглядом. Наконец Эймс открыл еще один конверт. В нем находились оставшиеся патроны убитого преступника для «чифс спешел» тридцать восьмого калибра.

— Подождите здесь.

Через двадцать минут Эймс вернулся с белым эмалированным лабораторным подносом, на котором лежали два разрезанных патрона для тридцать восьмого калибра «спешел». Используя карандаш как указку, Эймс прокомментировал состояние распиленных элементов:

— Это оголовник гильзы, где находится взрыватель. Вот сюда ударяет курок. Отверстие с другой стороны оголовника — запальный канал, он ведет от взрывателя в пороховую камеру. Этот патрон в полном порядке, никакого производственного брака. С другой стороны патрона пуля с полуплоской головкой и медным газчеком, надетым на основание, чтобы избежать освинцевания ствола. Крохотные канальцы на пуле смазаны, чтобы облегчить проход по стволу. Здесь все в полном порядке. А между оголовником патрона и пулей — пороховая камера, которую иногда называют камерой сгорания: из нее я извлек небольшое количество серого хлопьевидного материала. Это нитроцеллюлоза, очень горючий материал — воспламеняется от искорки, которая идет от взрывателя через запальный канал. В результате горения пуля выталкивается из патрона. Как видите, нитроцеллюлозы достаточно для заполнения пороховой камеры. Для вящей уверенности я вскрыл еще один патрон. — Эймс указал на него карандашом. — Он тоже в полном порядке. Преступник использовал надежные, не имеющие брака патроны «ремингтон». Полицейскому Толку повезло, отец, очень повезло.

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк

Джек Твист провел Рождество в палате Дженни, которая тринадцать лет была его женой. Он всегда приходил к ней на праздники, и это время было самым ужасным. Но если бы он не приходил и оставлял ее одну, то чувствовал бы себя еще ужаснее.

Хотя почти две трети того времени, что продолжался их брак, Дженни пребывала в коме, годы их несостоявшегося общения не уменьшили любви Джека. Уже больше восьми лет она не улыбалась ему, не называла его имени, не была в состоянии ответить на его поцелуй, но в его сердце время остановилось: она оставалась прекрасной Дженни Мэй Александер, молодой ясноликой невестой.

Томясь в центральноамериканской тюрьме, он жил знанием того, что Дженни ждет его дома, скучает по нему, беспокоится о нем и каждый вечер молится о его возвращении. Измученный пытками и голодом, он цеплялся за надежду на то, что настанет день — и он почувствует, как руки Дженни обнимают его, услышит ее чудесный смех. Эта надежда помогла ему выжить и сохранить рассудок.

Из четырех попавших в плен рейнджеров домой вернулись только двое: он и его друг Оскар Уэстон, хотя во время побега их жизнь висела на волоске. Почти год они ждали спасения, уверенные, что родина не оставит их гнить в тюрьме. Иногда они обсуждали, как их спасут — по дипломатическим каналам или с помощью спецназа. По прошествии одиннадцати месяцев они все еще верили в избавление, но ждать больше не могли. Они опасно похудели от недоедания, к тому же страдали от неизвестной тропической лихорадки, не получая никакого лечения, что обессиливало их еще больше.

Единственную возможность для побега предоставляли регулярные посещения Народного центра правосудия. Каждые четыре недели Джека и Оскара выводили из камер и везли в Народный центр — чистое, хорошо освещенное, не обнесенное стенами, не имеющее решеток заведение в центре столицы: образцовая тюрьма, устроенная для того, чтобы впечатлить иностранных журналистов гуманизмом нынешнего режима. Им давали возможность принять душ, переодеться в чистую одежду. Затем на них надевали наручники, чтобы не дать ничего сообщить при помощи жестов, сажали перед камерами и вежливо расспрашивали. Оба, как правило, отвечали на вопросы ругательствами или остротами. Это не имело значения — записывались фальшивые ответы, их давали люди, безупречно говорившие по-английски.

По завершении пропагандистской съемки их интервьюировали через внутреннюю телевизионную систему. Вопросы задавали иностранные журналисты, которых сажали в другой комнате. Камеры никогда не давали крупных планов, и те, кто задавал вопросы, не слышали настоящих ответов: за пленников опять отвечали невидимки, сидевшие перед другими микрофонами.

В начале одиннадцатого месяца заключения Джек и Оскар начали составлять план побега. Решено было бежать во время очередной поездки в Народный центр — это место охранялось не так строго, как настоящая тюрьма.

Их молодые, могучие тела ослабели, а их единственным оружием были заточки и иглы из крысиных костей, которые приходилось мучительно долго обрабатывать, затачивать о каменные стены. Оружие, хотя и острое, выглядело смехотворно, и все же Джек и Оскар надеялись одержать победу над вооруженной охраной. Как ни удивительно, они и в самом деле одержали победу. Внутри Народного центра пленников передали охраннику, который проводил их в душ на втором этаже. Охранник держал пистолет в кобуре, не предполагая, что тот может ему понадобиться. Объяснялось это, вероятно, тем, что центр был тюрьмой внутри другой тюрьмы — столицы. Охранник был уверен, что Джек и Оскар деморализованы, слабы и безоружны. Для него стало неожиданностью, когда пленники набросились на него и с дьявольской жестокостью принялись колоть заточками из костей, спрятанными в одежде, дважды проткнув ему горло и выколов правый глаз. Он упал, не издав ни звука, который мог бы привлечь других охранников или солдат.