В траншее уже вскипала жестокая рукопашная бойня. Круговерть из яростно колющих, режущих, рвущих друг друга людей. Треск выстрелов, лязг металла перекрываются мечущимися криками, матом, воем, предсмертными стонами надсады и боли. В ход пущены штыки, ножи, саперные лопатки, с хряском всаживаемые в тела.

Снизу Павел видит, как запрыгнувший раньше него в траншею штрафник с ходу всаживает штык в грудь вывернувшегося из бокового отростка автоматчика. Немец вскидывает автомат, жмет пальцем на спуск, но автомат молчит. Видно, пуст рожок Штык входит в грудь по самый ствол и там остается, обломившись у основания.

Но и штрафник тут же получает короткую очередь в спину, сверху, с бруствера. Фашист махает через траншею, и Павел достает его влет из пистолета. Подхватившись, устремляется вперед. Перескочив через оба трупа, проскакивает вход в пулеметное гнездо. Оттуда, из глубины, шибает автоматная очередь. Бросает туда гранату.

Почти одновременно с броском кто-то прыгает на него сверху, с бруствера, придавливает книзу. Напрягшись, резким движением туловища и плеч сбрасывает с себя тело. Перед глазами — выроненный автомат ППШ. Свой! Из-под стенки — срывающийся знакомый голос:

— Ротный, бякиш-мякиш! По своим, а!… Мне шапку прострелило. Хорошо, ростом небольшой. А то бы кирдык был.

Имашев! Оглядывается в поисках слетевшей шапки. Шапка под ним.

— Драпал, что ли?

— Не-е. Они на нас бежали. Мы с отделенным Огаревым лежали. Хотели подняться. Нас Маштаков опередил. А Витьке в зад попали. Он в воронке остался.

Вдвоем перебежали к ближайшему изгибу. Павел впереди, Имашев за ним. Прислушались. До слуха донесся шум борьбы, надсадный хрип, мат.

За поворотом, вцепившись мертвой хваткой в горло, душили друг друга долговязый длиннорукий фашист и коренастый крепыш штрафник. Крепыша Павел признал — уголовник Кныш из первого взвода. Он свалил фашиста выстрелом в голову и, не задерживаясь, побежал дальше, где слышались стрельба и гранатные разрывы.

За следующим изгибом наткнулся на яростно матерившегося штрафника, который, стоя на коленях над распростертым телом немецкого офицера, в слепом, исступленном ожесточении кроил ему голову саперной лопаткой. Вся правая сторона лица бойца, от виска, залита кровью.

Он загораживает проход, и Павел, перехватив руку в запястье, пытается рывком поставить его на ноги. Боец признает ротного.

— Тварь! — запаленно дыша, хрипит он, имея в виду немецкого офицера. — Еще бы немного, и пиши пропало, — он прикладывает пальцы к виску и страдальчески морщится.

Где-то сзади, похоже, на стыке основной траншеи с боковым ходом сообщения, вдруг вспыхивает беспорядочная стрельба, частые разрывы гранат. Несколько секунд все прислушиваются. Штрафник с окровавленным лицом поднимает с пола свою винтовку и пистолет офицера. Пистолет засовывает в карман. Смотрит вопросительно на ротного.

Павел показывает Имашеву с Кнышом, чтобы вернулись назад и встали под стенку у поворота, а сам устремляется вперед. Выскакивает за изгиб, не страхуясь, и… Получает тяжелый тупой удар в шею. Ловя глазами бешено завертевшиеся желто-красные круги, летит в пустоту.

* * *

Когда рота поднялась в атаку и первые штрафники выметнулись на бруствер, Штырь и Скок намеренно поотстали. И только попав на глаза Махтурову, полезли на бровку окопа. Бежали, не отставая, но и не напрягаясь, постепенно смещаясь все вправо и вправо, намереваясь оказаться на самом краю фланга.

Услышав про пулеметы взвода охраны, выставленные позади роты, они еще с вечера договорились держаться самого края фланга. Все-таки на флангах в атаке безопасней, огонь не такой интенсивный и плотный, как по центру. Центру всегда достается больше, и основные потери несет центр.

Опасались только, чтобы не увязался за ними кто-нибудь из своих, из этих посученных Ростовских и Барыг. В прошлом бою они своей активностью вынудили Штыря лишний раз подставляться под пули. И ведь не убило никого. Штырь злобствовал, дав себе зарок поквитаться с Ростовским и при случае продырявить ему затылок.

Но мысли о Ростовском занимали его недолго. Штырь трезво оценивал обстановку и был озабочен поиском надежного укрытия, собираясь залечь еще до того, как немцы откроют по ним огонь. Руки у него были развязаны. Титовца ранило, а новый взводный ему не помеха — лезет в пекло, всюду первый.

Когда роту встретили огнем на линии водоотводной канавы, они со Скоком уже лежали за вывернутым с корнями пнем, надежно защищенные от пуль. Перекурили даже украдкой. Не нравились Штырю только соседи, которые, как видно, тоже не особо стремились подставляться под пулеметные очереди и могли, увязавшись за ними, помешать задуманному. Лишние свидетели Штырю были не нужны.

Те и другие видели, как на левом фланге началась паника и побежали назад десятка полтора бойцов, как ударили им встречь пулеметы взвода охраны, срезая заодно и тех, кто поднимался навстречу бегущим, норовя их остановить.

Наблюдая эту картину, Штырь отдыхал душой, многократно возблагодарив себя за воровской фарт и собственную предприимчивость.

— Фреи позорные! По своим лупят! — проникаясь злорадным торжеством, шипел он, явно рассчитывая на благодарность от Скока.

— Ты молоток, Штырь. Просек все как надо, — с льстивой угодливостью залебезил Скок. — Надо рвать когти отсюда, пока не поздно. Не климат нам в штрафном. Комбат, собака, всех загробит, никого не пожалеет.

Во вчерашнем бою Скок по глупости увязался за бывшим дружком Барыгой и не чаял, как жив остался. Штырь воспользовался настроениями Скока, одарил нежданным покровительством. Ему нужен был напарник, которого он собирался использовать втемную и который до самого последнего момента не должен был ни о чем догадываться. Он всячески подогревал в сообщнике веру в себя как в авторитетного вора, который обязательно найдет выход из положения.

— Держись меня — уйдем!

Скок не утерпел, решил открыться в тайной задумке. Да и момент подходящий.

— Рванем запалы между пальцев?

Штырь другого от него и не ожидал: вполне по уму. Сплюнул презрительно.

— Ты еще ногами предложь поголосовать. Тоже впечатляет.

— А чё? — обиделся Скок. Ему невдомек было, что так возмутило авторитета.

— Таких идиотов, как ты, — пруд пруди. С такой раной дальше особняка не уедешь, — снисходительно пояснил Штырь. — Держись в бою меня. Мы попрощаемся с батальоном по-нашенски. Увидишь.

— Ты чё задумал, Штырь? — вновь залебезил Скок — Я знаю, ты — молоток Это ведь ты с Каширой Монаха заделал.

— Заткнись! — теперь уже по-настоящему злобно ощерился Штырь. — Если хочешь получить чистые справилы — держись рядом и не вякай.

Предупреждение пришлось кстати. Штырь увидел, как забеспокоились, заозирались соседи. Бросил взгляд через плечо. Из окопов поднималась в атаку седьмая рота. Это Штырь определил сразу, признав в командире старшего лейтенанта Заброду. Увидел и своего ротного, призывавшего штрафников к броску на повернувших вспять немецких автоматчиков. Отлеживаться дальше за пнем не имело смысла.