Клим и его мать, женщина неопределенного возраста, которую все знали как Шавря, "обслуживали" мусорные баки двора. Они искали в них объедки, пустые бутылки (как стеклянные, так и пластиковые), а также выброшенную за ненадобностью одежду.

Однажды Шавре повезло: в каком-то из дворов ей удалось откопать из-под мусора золотую цепь. Она сдала ее в скупку и больше месяца кутила с такими же "санитарами", как и сама.

А потом отыскался хозяин цепи, местный крутой. Шавря где-то проболталась о своей находке, слухи разошлись быстро, и вскоре на пороге ее жилища – однокомнатной квартиры в "хрущевке" – появился мордоворот, косая сажень в плечах.

Понятное дело, от цепи осталось лишь приятное воспоминание и гора пустых бутылок из-под спиртного.

Поняв, что не видать ему свой вещи, как собственных ушей, крутой потребовал от Шаври ни много, ни мало – продать квартиру, а вырученные деньги отдать ему. (К слову, цепь и впрямь было дорогой. Она тянула не меньше чем на две тысячи долларов. Но Шавре, которую все знали, заплатили за нее всего ничего, так как решили, что цепь ворованная).

Шавря уперлась. Она еще не совсем пропила свой ум, а потому понимала, чем ей эта напасть грозит. И не так ей, как Климу.

Тогда крутой для начала избил ее. Да так, что Шаврю отвезли в травматологический диспансер. Где она и пролежала две с половиной недели.

Но крутой не учел одно немаловажное обстоятельство – у Шаври был сын, воспитанный улицей. А потому он имел вовсе не ангельский характер. И уж тем более, не привык прощать обиды.

Однажды среди бела дня дорогая импортная машина крутого полыхнула факелом, а затем взорвался бак с горючим. Через пятнадцать минут сверкающий хромом и перламутровой краской шедевр автомобилестроения превратилась в груду покореженного и обожженного железа, пригодного только для сдачи в металлолом.

Эксперты установили, что машину облили бензином и подожгли. Кто это сделал, крутой мог лишь догадываться. А так как врагов у него было больше, чем у собаки блох, притом весьма серьезных, на Клима он даже не подумал. А зря.

После того, как Шавря выписалась из больницы, обозленный потерей машины крутой решил наведаться к бедной женщине еще раз. И, понятное дело, поздним вечером. Чтобы поменьше было свидетелей, когда он будет ей кости ломать.

Но Клим уже ждал "гостя". Когда крутой зашел в подъезд, раздался сильный взрыв и повалил густой едкий дым. Спустя десять минут приехала милиция и сотрудники ФСБ, которым сообщили о "террористическом акте", и "скорая". Картина, которую увидели оперативники и врачи, была потрясающей.

Крутой лежал без памяти на ступеньках в чем мать родила. Почти вся его одежда превратилась в пепел, а лицо было сплошным ожогом. Хорошо, что глаза остались невредимыми.

Сначала подумали, что это неудавшееся заказное убийство. Но потом, когда оперативники получили заключение экспертов, оказалось, что взрывное устройство было скорее шутихой, нежели чем-то серьезным, – его начинили порохом, серой и железными опилками.

А так как крутой давно сидел оперативникам в печенках, сильно рыть землю в этом деле не стали. Списали все на баловство подростков.

Как бы там ни было, а дело со временем закрыли. Виновников "салюта" так и не нашли. Но весь двор знал, чьих это рук дело, хотя не по возрасту осторожный Клим на эту тему не распространялся.

Больше крутого во дворе не видели. Поговаривали, что он вообще уехал из города – от греха подальше.

– Привет Андрюха, – солидно ответил Клим и подтянул спадающие штаны.

– У Дрыщей что-то стряслось? – спросил Андрей.

– Ну… Бабу рожать увезли.

– Когда?

– Пять минут назад.

Клим даже на цыпочки привстал, чтобы казаться выше. Для него Андрей был авторитетом – как старший по возрасту.

А еще он испытывал к Андрею благодарные чувства. Андрей нередко давал Климу то бутерброд с колбасой, то пакет молока, а иногда и кусок торта – на свой день рождения. Ни Клим, ни его мать Шавря не занимались попрошайничеством, но Андрей знал, как им тяжело живется.

Вообще-то Шавря не была пьяницей. На загул ее совратила треклятая золотая цепь. По выходу из больницы она вообще завязала с этим делом, и соседи даже поговаривали, что Шавря нашла какую-то работу. По крайней мере, теперь в мусорных ящиках рылся один Клим.

– Так ведь ей еще рано, насколько я знаю, – сказал Андрей.

– Может быть…

Странно, подумал Андрей, почему это Клим прячет глаза? И куда девалась его обычная говорливость?

Ребята из благополучных семей не снисходили до бесед с Климом, за исключением Андрея, которому было жалко смышленого и живого парнишку. Несмотря на возраст, Клим был не по годам развит и знал такие вещи, о которых Андрей понятия не имел. Поэтому разговаривать с ним было интересно, А временами даже поучительно.

– Бывай… – сказал Андрей и направился к своему подъезду.

Клим хотел что-то сказать, но лишь сдержанно кивнул в ответ. У Андрея неожиданно проснулось тревожное чувство, мгновенно выросшее до необъятных размеров. Он ощутил приближение какой-то беды.

– Здравствуйте, – на ходу поприветствовал Андрей угрюмого Сам Самыча.

И поторопился взбежать по ступенькам к входной двери подъезда. Ему вовсе не улыбалась перспектива ехать в лифте вместе с семейством Дрыщей, от которых всегда несло чесночным духом.

Сам Самыч всем лекарствам от гриппа и простуды предпочитал народные средства. Зимой его семейство поглощало в неимоверных количествах лук и чеснок, а чай Дрыщи заваривали с цветками липы, ветками вишни и смородины, и пили его с малиновым вареньем и медом.

Наверное, такая профилактика и впрямь была эффективной, потому что "дрыстунчики" почти никогда не болели и мотались по улице даже среди зимы в одежде нараспашку. А глава семейства в холодное время года ходил в легких туфлях и без головного убора.

– Погоди! – неожиданно окликнул Андрея Сам Самыч.

Андрей остановился, а затем в недоумении оглянулся. И опешил: Дрыщ смотрел на него с сочувствием, исподлобья, будто провинился перед Андреем и теперь хочет извиниться.

Это было необычно. Что с ним? – подумал Андрей. Наверное, переживает за жену, догадался юноша. Но онто ему зачем? Раньше Сам Самыч почти не разговаривал со своими соседями. И уж тем более с молодежью.

– Я вас слушаю, – сказал Андрей с подчеркнутой вежливостью.

– Ты, парень… это… – Дрыщ отвел взгляд в сторону. – Ну, в общем, не переживай. Все образуется.

– Простите… не понял. Что образуется?

– Так ты еще ничего не знаешь?

– А что я должен знать?

Сам Самыч наконец посмотрел Андрею прямо в глаза.

– Там в вашей квартире милиция…

Дрыщ явно что-то не договаривал.