С тягучим скрипом воротина просела внутрь и вдруг рухнула грудой толстых тесаных брусьев.

Мордва ворвалась в град.

Лишь двое или трое мокшан попытались сразу взобраться на тыновой настил — их встретили остриями рогатин. Остальные гурьбой кинулись в градскую глубь, норовя как можно скорее обезопасить себя от засевших на частоколе. Передние было сдержали прыть, увидев непонятную занавесь поперек улицы, но задние, мучимые сознанием беззащитности своих голов и спин, все напирали и напирали…

Видя, что мордва плотно запрудила собою тесный проход, Кудеслав, устроившийся на кровле одного из сараев, проорал старику факельщику:

— Жги!!!

Завал мгновенно полыхнул огромным костром. Давящиеся в тесноте свиньи шарахнулись прочь от жгучего пламени, меховая препона вздулась и брызнула клочьями…

Двое родовичей, стоявших возле нее, даже не успели понять, что происходит. А хоть бы и успели — деться-то им было некуда! Свиньи сшибли их с ног, и на оторопелых мокшан вдоль прохода ударило визжащее месиво бурой щетины, налитых дурной кровью глаз, ощеренных клыков…

Повадкой, ростом да силой общинные свиньи мало отличались от своих диких сородичей. Сбивая, топча, вспарывая клыками, промчались они по мордовским удальцам, из которых успели выскочить за проломленные ворота да спастись лишь десятка полтора бывших позади всех.

Одновременно с Кудеславовым выкриком зычно взревел Яромир, и общинные лучники выпрямились, вскидывая оружие. Цепь мордовских стрелков к этому мигу сломалась — творящееся в проломленных воротах и за ними не могло не привлечь вниманья мокшан-дальнострелыциков. Когда же мордвины вспомнили про необходимость следить за вершиною частокола, исправлять оплошку было уже поздно: за краткий миг каждый из вятичей успел выпустить две, а то и три стрелы.

Большего и не потребовалось.

Мечник пробежал по кровле сарая и вспрыгнул с нее на заходивший ходуном настил частокола. Привалившись грудью к заостренным концам тыновых бревен, он видел гибель вражьих лучников; видел, как разбегались по поляне спасшиеся из града мокшане и как старый мордвин, размахивая копьем, пытался остановить и собрать своих воинов… Двое-трое бегущих уже запнулись возле него, но тут в затылок старца вонзилась стрела, прилетевшая не с тына — из лесу.

Длинная стрела, крашенная в цвет засохшей крови.

Белоконь!

А от дальней опушки волчьей облавой шла редкая цепь оружных мужиков, среди которых ростом, статью и вскинутым над головою огромным кузнечным молотом выделялся Званов наперсник и подручный Ковадло.

Уцелевшая мордва шарахнулась от слобожан да от леса назад, на открытое, и настал черед градских лучников покуражиться так, как совсем недавно куражились над ними мокшане.

Не пришлось в тот день заспавшемуся в ножнах урманскому клинку отведать ворожьей плоти. Конечно, захоти Мечник поиграть железом, мог бы еще и успеть; но добивать бегущих не тянуло — поди, и без него сделается.

Гораздо больше заботило Кудеслава то, о чем покуда никто, кроме него, и не вспоминал: как бы малой кровью повыдостать мокшанских кукушек, наверняка в немалом числе засевших против других сторон градского тына?

* * *

Шли берегом. У общины не осталось больших челнов, и трем десяткам воинов вятского племени было бы просто не на чем добраться до вражьего града привычным речным путем. Разве что вплавь, саженками, но ведь это просто глупая глупость…

Отправились затемно, вскоре после полуночи, едва успев счесть своих и вражьих упокойников.

Своих нашли семерых (это ежели без Кудлая да его сотоварищей, которые, скорее всего, уцелели — просто попрятались, не имея смелости глянуть в глаза родовичам). Раненых оказалось гораздо больше, однако почти все ранения были легкими; многие из тех, кого попятнали вражьи стрелы, шагали теперь в поход к мордовскому граду — шагали без жалоб и от других, здоровых, не отставали.

А вот вражьих тел много осталось возле порубленной воротины да на поляне. Мужики, стаскивавшие мертвых мокшан в единое место, сперва прислали сказать, что тех нашлось тридцать, потом — сорок; когда же число это выросло до шести десятков, Яромир решил, что первые сведения ближе всего к правде. «А то вы, чего доброго, насчитаете вдвое больше, чем в мордовском граде всех жителей. Рады, что мне недосуг проверить?!» — сказал он. Раненых врагов якобы не нашлось вовсе. Те же мужики клялись чем попало — матерями, детьми, богами, матерями богов а детьми своих матерей, — что сбежавшая мордва всех раненых утащила с собой. Клятвы были до того искренними, что Кудеслав немедленно заподозрил клянущихся во вранье. Однако делиться своими подозреньями с Яромиром Мечник не стал: во-первых, уже ничего не исправишь, во-вторых, мокшане при подобном положении дел с вятичскими ранеными обошлись бы точно так же, а в-третьих, старейшина наверняка и сам про все догадался.

К мордовскому граду Яромир не пошел — слишком много забот было у него в собственной общине, чтобы еще и по чужим шастать. Поставил над уходящими Кулеслава да Велимира, приказал им долго с мокшей не возиться и быть обратно не позже чем через три дня (с удачей или без нее — это уж как повезет). А потом он узнал, что с уходящими собирается Белоконь, и вовсе позабыл о них думать: волхв небось порадеет о походе не плоше старейшины.

Кудеслав опасался засад. Хоронившихся вокруг градской поляны мордовских лучников пришлось-таки долгонько выковыривать из лесу (малой-то кровью вятичам отделаться удалось, а вот сил да времени было убито преизрядно). Если мордовские засадщики проявили такое упорство возле чужого града, то что же они способны учинить на пути к своему?!

Однако покуда все было спокойно. Вятские воины шли по чаще-кормилице полночи и все утро (собственно, шли не все: Белоконь и Велимир ехали верхами, причем на Велимирова коня Мечник еще и вьюк какой-то пристроил). Перед полуднем останавливались на краткий отдых; вновь тронулись в путь… И никаких мордовских засад.

Лисовин посмеивался: «Экого страху мы на них напустили! Бегут небось без оглядки — от каждого куста да от собственной тени шарахаются!» За ним то же повторяли другие. А Белоконь бурчал: «Самохвалы! Ниже носы задирайте: ветер-то встречный, как бы через нос остатки ума из пустых ваших голов не повыдувал!»

Кудеславу же было муторно. Ему не давали покоя черные мысли, будто мордва (которая теперь тоже оскудела воинами и две большие засады попросту не осилит) бросила сухопутную тропу без охороны потому, что ожидает для себя бедствий с реки. И ежели эта Кудеславова догадка верна, то, стало быть, мокшанам неизвестна судьба вятских челнов. А если судьба челнов им неведома, то и отбили эти самые челны не мокшане. Очень уж ладно выходит: на торг мимо мордовского града вятичских лодей проплыло куда меньше обычного (только изверги мимо него проплыли), вот и решили недобитые, бегущие восвояси мордвины учинить засаду где-либо на берегу. Потому как вятичи и впрямь отправились бы в этот вот нынешний поход речным путем — будь у них на чем плыть.