При представительстве Великобритании была создана метеорологическая станция, где регулярно проводились замеры. Согласно ее данным, в среднем в Лхасе ежегодно выпадало 35 сантиметров осадков, и основная их часть всегда приходилась на одно и то же время. Позже Ауфшнайтер проводил замеры уровня воды в Кьичу – подъем начинался ежегодно в один и тот же день. Стоило напустить на себя немного таинственности, и он мог бы стать прекрасным прорицателем.

По всем признакам в прежние времена в районе Лхасы должно было выпадать гораздо больше осадков. Тут произрастали густые леса, делавшие климат более прохладным и влажным. Но хищнические вырубки привели к тому, что в итоге лесов здесь не стало. Теперь нигде в округе невозможно найти древесину. Сейчас Лхаса с ее ивами и тополями, специально посаженными здесь и тщательно оберегаемыми, кажется настоящим оазисом в совершенно безлесной долине реки Кьичу.

Во время загородных прогулок мы то и дело замечали старые пни, остатки некогда произраставшего здесь леса. Какими же красивыми должны были быть эти места в те времена! И как жаль, что здесь понятия не имели о цивилизованном лесоводстве. Один из множества планов, предложенных нами правительству, состоял в том, чтобы создать древесный питомник и наладить подготовку специалистов по лесному хозяйству.

Горючие материалы в Лхасе были дефицитом. Дрова привозили в столицу издалека, и, соответственно, они были очень дороги. Только богачи могли позволить себе такую роскошь. Обычно же для обогрева использовали ячий навоз. Сбор этого топлива иногда принимает гротескные формы. Когда в столицу из Чантана приезжают большие караваны с шерстью и разбивают лагерь где-нибудь на окраине, тут же к этому месту бегом направляются женщины и дети с корзинами в руках. Все кричат, смеются, спорят, пытаясь занять наиболее удобную позицию и, так сказать, ловить ячьи лепешки на лету.

Примерно та же картина повторяется каждый вечер, когда лхасских лошадей гонят к реке на водопой.

Потом еще влажные лепешки размазываются по стенам домов и через несколько дней они высыхают настолько, что их можно использовать в качестве топлива.

Ранним утром, когда ветра еще нет, над городом висит густое синее облако, похожее на дым фабрик. Но это всего лишь дым от сжигания помета животных. С первым дуновением ветра эти облака относит в сторону гор, где они рассеиваются.

Нас то и дело приглашали в гости разные люди, многие обращались к нам за советом, так что мы все время были в центре событий и скоро познакомились со всеми аспектами жизни в Лхасе: и с общественным устройством, и с семейной жизнью, и с воззрениями и обычаями лхасцев. Каждый день мы открывали что-то новое, и скоро многие вещи перестали выглядеть для нас загадочными, а что-то все же оставалось под покровом тайны. Но произошла одна очень важная перемена: мы больше не были чужаками, нас стали воспринимать как своих.

Наступил купальный сезон. Люди потянулись из города на природу. В садах вдоль реки царило оживление, стар и млад с наслаждением плескались в неглубоком притоке Кьичу. Надеть самый яркий наряд да взять с собой кувшин чана и немного еды – вот нехитрый рецепт счастливого дня.

Конечно, то же самое можно делать и с полным комфортом. Аристократы ставили на берегу вышитые шатры, а некоторые молодые дамы, получившие образование в Индии, с гордостью облачались в современные купальные костюмы. Все с радостью плескались в воде, а в перерывах закусывали и играли в кости. Вечером на берегу реки обязательно воскуряли благовония в благодарность божествам за чудесный день.

Моим умением плавать тибетцы восторгались. Здесь в плавании мало что понимают: вода в реке слишком холодна, чтобы учиться этому делу. Обычно в реке просто плещутся, в лучшем случае – кое-как умеют держаться на воде. И тут появился я – настоящий спортсмен-пловец. Меня всюду приглашали, конечно, с мыслью, чтобы я устроил столь желанное всеми зрелище. Но для меня, с моим ишиасом, это было сущим наказанием – температура воды не превышала десяти градусов. Так что я не так-то часто поддавался на уговоры прыгнуть в воду на потеху публике. Но иногда мое пребывание на берегу приносило большую пользу: мне удалось спасти троих утопающих. Дело в том, что река была вовсе не такая безопасная, как могло показаться сначала, в ней имелось много водоворотов, возникших после ненадлежащим образом проведенных работ по укреплению русла.

* * *

Однажды меня пригласила в свой шатер на берегу реки семья министра иностранных дел Суркхана. Единственный сын министра от второго брака Чжигме – это имя означает «бесстрашный» – как раз приехал домой на каникулы. Он обучался в индийской школе, где его научили немного плавать.

Лежа на спине, я спокойно дрейфовал вниз по течению, как вдруг услышал крики. Люди на берегу взволнованно жестикулировали и указывали на реку. Там, должно быть, что-то произошло! Я тут же вылез на берег и побежал назад, в сторону шатра Суркхана. И тут я увидел в водовороте тело Чжигме: он то всплывал, то снова уходил под воду. Не раздумывая я бросился в реку. Меня тоже стало затягивать в омут, но я оказался сильнее юного Чжигме – мне удалось схватить потерявшего сознание парня и вытащить его на берег. Тут пришелся как нельзя более кстати мой тренерский опыт, и вскоре юноша задышал – к великой радости своего отца и изумленных зевак. Министр иностранных дел долго со слезами на глазах благодарил меня: он понимал, что, если бы не я, его сын был бы сейчас мертв. Я спас человеческую жизнь, что считается в Тибете очень большой заслугой.

После этого происшествия я подружился с семьей Суркхана, и мне довелось вблизи рассмотреть самый странный вариант семейных отношений, какой я встречал в жизни. Даже по тибетским меркам этот брак был необычным.

Министр со своей первой женой развелся, вторая умерла, оставив ему Чжигме. Теперь Суркхан делил молодую жену со знатным человеком более низкого ранга. При этом Чжигме в брачном контракте значился третьим супругом этой женщины, потому что Суркхан не хотел оставлять ей все свое состояние.

Такие сложные семьи встречаются здесь относительно часто. Я даже знаю один забавный случай, когда мать приходилась золовкой собственной дочери. В Тибете практикуется и многоженство, и многомужество, но большинство все-таки живет в привычных нам браках.

Мужчина может иметь несколько жен, но его отношения с ними сильно отличаются от тех, что приняты в мусульманском гареме. Чаще всего в таком случае мужчина берет в жены нескольких сестер из одной семьи, в которой нет сына-наследника. Такова была семья Царона, в доме которого мы жили. Он взял в супруги трех сестер, и Далай-лама пожаловал ему их фамилию.

Несмотря на такие необычные отношения, браки здесь ничуть не менее крепки, чем у нас. Этому способствует менталитет тибетцев: они не привыкли придавать большое значение чувствам. Если несколько братьев берут в супруги одну женщину, то главным в доме считается старший брат, а остальные пользуются своим супружеским правом, только когда он в отъезде или развлекается на стороне. В этом плане тут никто не бывает обижен – свободных женщин в стране избыток, поскольку многие мужчины становятся монахами и соблюдают целибат, а свой монастырь есть в каждой деревне. Конечно, дети от побочных союзов не имеют права на наследство, все оно достается потомству законной супруги. При этом не так уж важно, кто из братьев отец ребенка, – главное, что все имущество останется в семье.