никто этого не знает. Всё, что знаем мы — Стол не допустит дисбаланса сил. Едва лишь вы станете слишком влиятельны — вас уничтожат. Едва лишь вы станете излишне часто нападать на соседей — вас уничтожат. Едва лишь вы только заикнётесь, что хотите стать превыше всех лордов…

— Меня уничтожат, я уже понял… — с лёгкой досадой в голосе перебил его Увилл, но тут же спохватился и снова взял себя в руки. — Полагаете, я не думал об этом, господа? Уж не считаете ли вы меня настолько поверхностным и недалёким? Нет, поверьте, за моей идеей стоят годы — да-да, долгие годы размышлений! Я впервые задумался об этом во время моего первого боевого похода, когда мне было лишь четырнадцать лет. Знаете ли вы эту историю, господа?

Увилл вкратце поведал вассалам о своей «битве за Духовицы», но нам нет нужды слушать его рассказ, поскольку посчастливилось быть личными свидетелями тех событий. Особо он напирал на то, что стало первопричиной всей этой короткой войны, а именно — жадность и неуёмность феодалов, выжимающих соки из своих подданных и не слишком-то слушающих своих сеньоров. При этом он не забыл упомянуть и о том, как бестолковы порою бывают сами лорды доменов, и бестолковость эта в первую очередь аукается их вассалам.

— Представьте себе землю, на которой действуют единые законы, — горячо говорил он, сам словно зажигаясь от собственных слов. — Землю, где простолюдин заранее знает, какой оброк ему придётся выплатить, и оброк этот установлен не местным жадным князьком, а императором. Он един для всех, он справедлив и посилен. Разве станет простолюдин возражать против такого?

— А разве станет он возражать против ограничения самодурства своих бар? — продолжал Увилл, окидывая вассалов огненным взглядом. — Разве виноват простолюдин в том, что его властелином из насмешки богов сделался кто-то вроде Чести Диввилиона? Разве не хотелось бы ему жить в тех же условиях, в каких живёт население того же домена Колиона или домена Танна? Империя предоставила бы им такую возможность! Поверьте, господа, стоит нам лишь начать, и всё тягловое население Паэтты захочет быть под нашим началом, «ибо пажити ваши пышны, а король — милостив».

— Много ли пользы от поддержки черни! — презрительно бросил Корли. — Пусть даже весь народ подхватит эту идею — это ничего не изменит! Вы хотите, мой лорд, чтобы жители соседних доменов потянулись к вам, как жители других древних королевств в этот ваш Аментар? Сколько из них вы сможете принять? Сотню? Тысячу? А что будет потом? Где расселятся эти люди? А как быть другим вашим подданным — они должны будут потесниться? Не выльется ли это в погромы? Не расплодите ли вы банды разбойников на своей земле?

— Хвала богам, в домене Колиона полно земель, — небрежно отмахнулся Увилл. — Тысяча беженцев — это две тысячи рабочих рук. В каждую мы вложим топор, и они расчистят от леса новые пашни. Тысяча беженцев — это тысяча плательщиков оброка. Тысяча беженцев — это тысяча воинов, в конце концов!

Увилл как всегда легко и непринуждённо жонглировал словами, и, несмотря на то, что часть его суждений при ближайшем рассмотрении выглядела едва ли не абсурдно, но вся магия его воздействия заключалась в том, что в такие минуты никому даже не приходило в голову критически осмыслить сказанное. Увилл умел заражать окружающих своими идеями, своим настроем. Вот и сейчас никто не возразил по поводу его спорной арифметики.

— Но разве дело лишь в этой тысяче? — продолжил Увилл, не позволяя собеседникам опомниться. — Вы, господа, должно быть не до конца уловили суть истории, которую я рассказал. Жадность местного барона привела к тому, что Диввилионы потеряли деревню. Но будь на то воля лорда Давина — мы с таким же успехом оттяпали бы и половину домена Диллая! Тогда я добился от Чести Диввилиона, чтобы подати с населения были снижены, а ведь вместо этого я мог бы предложить им последовать за жителями Духовиц! И домен Танна значительно прирос бы землями на юге!

— Стол не позволил бы вам зайти слишком далеко, мой лорд, — с усилием стряхивая с себя очарование Увилла, помотал головой Гардон. — В этом-то всё дело! Лорд Давин знает правила, и он остановился, взяв лишь то, что принадлежало ему. То же самое и в нашем случае! У нас есть несколько спорных территорий, в том числе и с доменом Танна. Может статься, что мы сумеем вернуть их все себе. Но как только мы сделаем шаг дальше, за этим последует кара от Стола!

— «Кара от Стола»! — язвительно скривившись, передразнил его Увилл. — Вы говорите так, будто Стол — это некое божество, карающее и милующее! Вы говорите так, будто Стол — это император! Но Стол — не император, милорд Гардон! Это — сборище людей, часто имеющих кардинально противоположные интересы. Стол неоднороден, а это значит, что в него можно вбить клин. Его можно раздробить, лордов натравить друг на друга! На них можно оказать давление, в конце концов!

— Как Колион окажет давление на все прочие домены? — с недоверчивой улыбкой покачал головой Гардон.

— Не Колион! Кроме простолюдинов империя выгодна так же и феодалам вроде вас, милорд Гардон. Ведь тогда не будет больше приграничных стычек, не будет постоянных ссор между соседями. И не будет произвола со стороны сеньора, потому что над сеньором будет стоять император. Сейчас же вассалы вынуждены мириться с любым самодурством сюзерена. Задумайтесь, милорд Гардон, и вы признаете, что во всех доменах отыщется лишь семнадцать человек, которым невыгодно возрождение империи!

— То есть вы хотите настроить вассалов против своих сеньоров? — воскликнул Гардон. — А не боитесь ли вы, что тем самым выпустите страшного зверя из клетки? Изгнав своих сеньоров, не обратятся ли они против вас? И не пробудите ли вы новую смуту?

— Разве мир хуже войны? — спокойно возразил Увилл. — Разве если позволить человеку выбирать, он выберет войну и смуту вместо мира и благополучия? Поверьте, милорд, как только империя будет воссоздана, все тут же бросятся в её объятия, как испуганные дети, потерявшиеся в лесу, кидаются к нашедшей их матери.

Четверо собеседников Увилла молчали. Барон Гардон всё ещё хмурился, но лица других были скорее растеряны. Было видно, что магнетизм Увилла действует на них так же, как он действовал на всех прочих, но идея его столь революционна, что просто не укладывается в их головах.

— Вижу, что я не совсем ещё убедил вас, господа. Что ж, это можно понять. То, о чём я говорю, кажется странным и пугающим. Так