Но этого испугались в Московском Кремле. И этого боятся до сих пор, потому что Белоруссия сегодня как «тень отца Гамлета»: для наших «рыночников» она является немым укором… Да, там часть государственной экономики советского типа, но там нет такой нищеты, как у нас. Там заказы на предприятиях на полтора-два-три года вперед. И поэтому на самом деле экономически эффективно было бы соединить сегодня достоинства нашей экономики, уже прошедшей трудный этап, но являющейся по-прежнему сырьевой, по-прежнему зависимой от Запада, и белорусской экономики как независимой, как суверенной, как промышленной. У нас в России уже нет станкостроения, у нас уже нет машиностроения. А в Белоруссии пока есть.

Последний вопрос, Сергей Николаевич. Вы видите сегодня позитивную альтернативу СССР или нет? И если видите, то в чем она, по-вашему, состоит? И насколько это близкая/далекая перспектива?

СССР восстанавливать нелепо, да и невозможно: мы из этих одежд в любом случае выросли. И нельзя повторять ошибок СССР, в том числе системных, которые помогли нашим врагам его разрушить. Я убежден, что интеграция постсоветского пространства неизбежно приведет к формированию Российского союза, условно говоря. Вокруг такого союза будут братские государства, оставшиеся независимыми. Возьмите ту же Туркмению, Узбекистан, Закавказские республики, Прибалтику. Но и этим республикам, сегодня суверенным государствам, важно, чтобы была стабильность на этом огромном пространстве. А это может быть только в рамках единого Союзного государства. Не надо бояться, что над бывшей РСФСР опять возникнут надгосударственные органы, что снова будет некая союзная структура.

Вот как американцы легализовали Российскую Федерацию? Ее принимали в ООН? Нет. Табличку Советского Союза в Совете Безопасности выкинули, поставили табличку Российской Федерации. Вот и все международные действия по признанию за нами права вето. Точно так же смирятся и с созданием Российского союза. И ради этого стоит сегодня и работать, и жить.

Юрий Анатольевич Прокофьев

В те годы член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Московского городского комитета КПСС.

Начать наш разговор я бы хотел с того самого дня – 8 декабря 1991-го, когда были подписаны Беловежские соглашения, фактически ликвидировавшие Союз ССР. Кстати, все это случилось, как мы с вами помним, уже после запрета КПСС [90] . Был ли этот день для вас неожиданностью? Или вы предполагали, что должно случиться нечто подобное? Что вам вообще больше прочего запомнилось о тех днях и событиях?

Вы знаете, неверно говорить только о 8 декабря. Подготовка к развалу Союза шла, на мой взгляд, минимум с 1984 года. Целый ряд мероприятий был проведен и внутри страны, и из-за рубежа. Потому это был логический конец процесса, который в течение нескольких лет шел у нас в стране. И одной из завершающих точек был ГКЧП, август 1991 года.

Это было уже юридическое закрепление развала Советского Союза. По существу, он развалился в августе, а юридически развал был закреплен 8 декабря тройственным соглашением. Конечно, это была трагедия, но для меня трагедия ожидаемая.

То есть к декабрю вы уже вполне допускали, что нечто подобное случится? В ваших воспоминаниях, в том числе в книге «До и после запрета КПСС…», вы пишете о том, что до конца для себя так и не ответили на вопрос, почему Горбачев не смог реформировать партию, свою собственную партию, которая его взрастила и вывела на первые позиции в государстве. Вы там прямо говорите, что либо он не смог, не хватило потенции, что называется, управленческой воли, либо он это сделал намеренно.

По прошествии многих лет, уже в наши дни, Михаил Сергеевич Горбачев во многих интервью и воспоминаниях неоднократно признавал, что одной из главных своих ошибок считал и считает как раз то, что не реформировал КПСС – эту огромную, многомиллионную, организованную армию людей. В этом, по его мнению, и был главный узел причин развала страны. Как вы относитесь к такому признанию? И ответили ли вы наконец на свой же вопрос – что это было: отсутствие воли или все-таки сознательное разрушительное намерение?