Вместо этого предлагаю перелистать воспоминания героя-танкиста на с. 111. Там он пишет следующее: «Боевой опыт применения танков в контрнаступлении под Москвой (в нем, напомню, участвовали лишь «остатки былой роскоши» — танковые бригады, вооруженные преимущественно все теми же БТ и Т-26, а также Т-60. — Прим, авт.) показал, что для проведения решительных наступательных операций на большую глубину и с высокими темпами необходимо было иметь… крупные танковые соединения… Мне выпала честь формировать в районе Калинина 7-й танковый корпус». Вот что представлял собой этот самый корпус «образца 1942 года»: «К завершению формирования, — гордо делится Ротмистров, — в корпусе насчитывалось 5600 человек, 168 танков, 32 полевых и противотанковых орудия, 20 зенитных пушек, 44 миномета и 8 реактивных установок БМ-13. Как видим, — добавляет прославленный военачальник, — корпус представлял собой достаточно мощное танковое соединение» (там же).

Для сравнения перечислю то, что имелось в распоряжении 3-го мехкорпуса накануне войны: 672 танка (65 % от штата), 3897 автомобилей (76 %), 308 тракторов (88 %), 312 (87 %) орудий и минометов (включая 83 тяжелых — 20 122-мм и 63 152-мм). Ротмистров, кстати, забыл упомянуть о том, что эти 672 танка на 22 июня включали уже не 102, а 128 КВ и Т-34. И что в состав его «недоделанного» мехкорпуса «образца 1941 года» входили также 57 трехбашенных танков Т-28, которые никак нельзя было назвать «легкими» и «слабыми». Вот и объясните мне, дилетанту, почему в июне 41-го 3-й мехкорпус с минимум 32 000 военнослужащих, 672 танками и 312 артсистемами был «слабым», а 7-й танковый корпус весной 42-го с 5600 человек, 168 танками и 104 артсистемами являлся «достаточно мощным»?.. В одном только недоукомплектованном 3-м мехкорпусе бронетехники было больше (и она качественно была намного лучше), чем во всей 4-й танковой группе немцев! К слову, «предшественник» 7-го танкового корпуса 1942 года — 7-й мехкорпус генерал-майора В.И. Виноградова — в июне 1941 года имел 959 танков (включая 103 КВ и Т-34), не менее 124 артсистем и даже 15 самолетов. Как, по-вашему, это было «достаточно мощное» соединение? Или это только мне видится, что 7-й танковый корпус Ротмистрова — лишь жалкое подобие 7-го механизированного корпуса Виноградова?..

Дальше — больше: «19 декабря 1942 года… — как ни в чем не бывало продолжает Ротмистров, — корпус имел 92 танка, из них 20 КВ, 41 Т-34 (остальными машинами почти наверняка являлись легкие Т-60 и Т-70. — Прим. авт.). Хотя по штату нам машин не хватало, корпус являлся достаточно боеспособным» (там же, с. 145). Получается, что 672 танка в июне 41-го — это «ерунда», а 92 танка в декабре 42-го — вполне «достаточно». К началу Курской битвы Ротмистров командовал уже 5-й гвардейской танковой армией. Со всеми частями усиления (2-й гвардейский Тацинский и 2-й танковый корпуса, 1529-й самоходно-артиллерийский полк и т. д.) в начале июля 1943 года 5-я гвардейская танковая армия имела около 850 танков и САУ (там же, с. 180). Вновь вспомню о «предшественнике» — 5-м мехкорпусе генерал-майора Алексеенко И.П.: тот накануне войны имел минимум 974 танка.

После тяжелых потерь, понесенных под Курском, частично пополненная 5-я гвардейская танковая армия, располагавшая 503 танками, приняла активное участие в очередном наступлении (там же, с. 206). В сражении за Харьков в августе того же года у армии имелось 200 танков. Тем не менее начальник Ротмистрова — маршал Конев — говорит ему: «Не жалуйся!» (там же, с. 229). Тот же совет — «Не ной!» — от того же полководца он услышит и позже… Перед другим наступлением — на Украине в ноябре 1943 года — та же армия имела 358 танков и САУ (включая 253 Т-34 и 70 легких Т-70). По советским довоенным меркам — откровенный «слабак»: в полностью укомплектованной танковой дивизии имелось больше техники, чем в такой армии. Тем не менее к 5 декабря важнейший железнодорожный узел Знаменка был в руках советских войск: выходит, и в этот раз недоукомплектованность 5-й гвардейской танковой армии не помешала. Приходится сделать вывод: со слов Ротмистрова, недоформированность и недоукомплектованность механизированных соединений Красной Армии сыграла отрицательную (и решающую) роль исключительно в июне 1941 года. Несмотря на то что потом — в течение всей оставшейся войны — танковые корпуса являлись фактически аналогами советских танковых полков (а то и батальонов), а танковые армии — аналогами мехкорпусов (а то и танковых дивизий) «образца июня 1941 года», это не помешало Красной Армии нанести сокрушительное поражение Германии и ее союзникам.

Пару слов по поводу «легкости» советских БТ и Т-26 в июне 1941 года. Поданным В. Савина, «из 25 тысяч произведенных в 1942 году танков почти 10 тысяч были легкими танками Т-60 и Т-70» («Разгадка 1941. Причины катастрофы», с. 154). «Танк Т-60, — вполне справедливо указывает Савин, — имел практически то же бронирование, как и Т-26, но уступал последнему в вооружении (Т-60 был вооружен 20-мм автоматической пушкой)… Танк Т-70 имел более толстую броню, чем Т-26, и аналогичное вооружение — 45-мм пушку. Танки Т-70 производились до 1943 года включительно и сыграли важную роль в Курской битве. Так, перед сражением под Прохоровной в составе 5-й гвардейской танковой армии (под командой нашего старого знакомого Ротмистрова П.А. — Прим. авт.) было порядка 500 танков Т-34 и порядка 300 легких танков Т-70» (там же). М. Барятинский дает более точную цифру по наличию Т-70 в 5-й гвардейской — 314 единиц.

Почему Ротмистров не жалуется на «устарелость» и «слабое вооружение» Т-70, которое было точно таким же, что у БТ и Т-26? Потому что эта машина, по словам М. Барятинского, — «лучший легкий танк Красной Армии» («Танки Второй мировой», с. 238)? Да какой же он «лучший»?.. Ладно, назвал бы уважаемый историк таковым действительно прекрасный легкий танк Т-50 — с солидным бронированием всего корпуса и башни, торсионной подвеской, 300-сильным дизелем В-4, нормальной башней и скоростью в 52 км/ч! Но тот, к сожалению, оказался слишком дорогим в производстве и почти не выпускался. Правда, даже та неполная сотня «маленьких Климов», которые добрались до фронта, произвела на немцев (если верить фон Люку) неизгладимое впечатление. А вот Т-70 не произвел. И произвести — тем более в 1942–1943 годах — никак не мог. Его лобовая 45-мм броня — как у Т-34 — к тому времени являлась слабым утешением: ее легко прошибали, оставаясь неуязвимыми для старой доброй «сорокапятки», «потяжелевшие» к тому времени германские «тройки» и «четверки». Его 15-мм бортовая броня вообще была такой же, как у Т-26 образца 1931 г. А башня на одного человека — и это в 1942 году?! В общем, производили эту боевую машину, скорее всего, от отчаяния, поскольку таким образом автомобильные заводы СССР можно было подключить к производству хоть каких-то танков. Эта машина явно уступала БТ-7 и БТ-7М, ненамного превосходила Т-26 и в целом по своим характеристикам являлась приблизительным аналогом чешских Pz.38(t). Совершенно очевидно, что в 1942–1943 годах Т-70 являлся гораздо более устаревшим танком, чем легкие БТ-7 и Т-26 летом 1941 года. А его предшественник — Т-60 с 20-мм пушкой — был хуже даже германского учебного Pz.II, ставшего «обузой войскам» еще в 1941 году. Тем не менее к началу 1943 года эти, по выражению одного из воевавших на них ветеранов, «железные гробы» — Т-60 и Т-70 — составляли более 60 % танкового парка Красной Армии («Бронетанковые войска Красной Армии», с. 142). А ведь им предстояло добиваться коренного перелома в войне, сражаясь уже не с легкими танками Pz.I, Pz.II, Pz.35(t) и Pz.38(t), а с получившими усиленное бронирование и мощные пушки Pz.IIIL и Pz.IVF2, не говоря уже о тяжелых «пантерах», «тиграх» и «фердинандах»…