Фигура отца Селвэя стала медленно отступать назад, улыбка исчезла. На лице появилось выражение ненависти - или страха.

- Во имя Иисуса Христа, Господа нашего и Спасителя, повелеваем тебе признать силу Слова, - нараспев заговорил брат Элиас. - Во имя Иисуса Христа, Господа нашего и Спасителя, повелеваем тебе склониться перед силой Бога.

Фигура перестала двигаться и застыла в оцепенении. Казалось, она в капкане, хотя Джим не мог понять, почему. Они еще ничего не сделали.

Неужели такова сила молитвы?

Они обошли фигуру и дважды окрутили ее веревкой, натягивая изо всех сил. Веревка глубоко ушла в черное тело - ее даже не стало видно, но тем не менее держала. Фигура при этом не издала ни единого звука, и Джим понял, что сила, которая приводила в действие эту обгоревшую форму, покинула ее, оставив одну безжизненную оболочку.

Внезапно форма вновь ожила. Костлявая черная рука ударила брата Элиаса в лицо. Проповедник упал, выпустив веревку. Из носа хлынула кровь. Черное лицо ухмыльнулось, вновь обретя выражение злобного разума.

- Держите веревку! - крикнул Джим, оборачиваясь за помощью. Но и Гордон, и священник изо всех сил сражались с вновь обретшей силу фигурой Брэда, и он понял, что, если кто-то из них бросится на помощь, того им не удержать.

Брат Элиас встал на ноги и встряхнул головой, как бы приходя в себя. В следующее мгновение он уже схватил конец веревки обеими руками и натянул изо всех сил. Из сломанного носа лилась кровь. Один глаз стал заплывать.

- Очень впечатлен силой Господа, - скрипучим голосом возвестила фигура. Черная рука взмахнула еще раз, но на этот раз брат Элиас успел увернуться.

- Тяните! - крикнул проповедник, откидываясь назад и таща на себя связанную фигуру. Джим сделал то же самое. Фигура оказалась тяжелой, гораздо более тяжелой, чем можно было предположить по ее размерам.

- Тяните! - опять крикнул проповедник. - Тяните сильнее!

Одним совместным рывком им удалось протащить фигуру над разложенными на земле Библиями. Тело ощутимо одеревенело, и Джим почувствовал, как сила покидает ее. На обгоревшем лице застыло выражение яростной агонии. Библии, лежащие на земле, почернели и вспыхнули ярким пламенем. Из тысяч маленьких глоток одновременно вырвался оглушительный вопль животной боли.

- Тащите его в огонь! - приказал брат Элиас. - Он больше не может с нами ничего сделать! И этого тоже в огонь! - крикнул он, обернувшись к Гордону.

Гордон уже сражался в одиночку с пришпиленным к земле телом. Вилы отца Эндрюса остались к груди фигуры, но сам священник, крепко сжимая руку, скрючился на земле от боли. Между пальцами текла кровь. Десятки мелких существ кишели вокруг, но, похоже, даже не замечали его. Они панически дергались, тычась во все стороны, словно потеряли управление. Они не знали, что делать. Некоторые даже пытались укусить отца Эндрюса, заставляя того время от времени вскрикивать, но укусы эти выглядели случайными, не опасными, совсем не такими осмысленными, как еще несколько минут назад.

- Тащите его! - крикнул шериф, задыхаясь от усилий, которые приходилось прикладывать, чтобы волочь к огню безумно тяжелое тело отца Селвэя. - Тащите... Брэда... в костер!..

- Он ранен! - ответил Гордон.

- Ну тогда сами тащите!

- Не могу! - возразил Гордон, глядя на дико извивающееся тело, проткнутое вилами. - У меня сил не хватит!

- Надо с этим закончить, - невнятно произнес брат Элиас и сплюнул кровью. Они уже были почти у костра, который полыхал по-прежнему. Еще три сильных рывка, и брат Элиас остановился.

- Теперь его надо толкнуть, - сказал он, бросил свой конец веревки и подошел к Джиму. Взяв его руку, он поставил шерифа за спиной недвижного тела. Сквозь интенсивный запах сгоревшей плоти явственно пробивался запах серы.

- Толкаем! - крикнул проповедник.

Тело оказалось мягким, как сырое тесто. Руки Джима глубоко ушли в черную желеобразную плоть и тут же ощутили неземной холод. Он надавил изо всех сил, но руки не чувствовали почти никакого сопротивления, просто тонули в этой фигуре, но тем не менее толчка оказалось достаточно, чтобы она качнулась и повалилась в огонь.

- Назад! - крикнул брат Элиас.

Чернота фигуры начала таять. Джим увидел, как на ее месте возникло нечто белое, блестящее и странно просвечивающее, и в следующий момент тело исчезло в одной долгой плотной вспышке красного цвета, и пламя костра стало кроваво-красным. Их окатило волной тошнотворно-дурного запаха.

Борющееся в пятнадцати футах от костра тело Брэда внезапно обмякло. Гордон какое-то время продолжал давить, но, поняв, что оно больше не оказывает сопротивления, ослабил нажим. Тут подбежал Джим. Они вдвоем подхватили на вилы безвольное тело, донесли до костра и бросили в огонь. Снова полыхнула красная вспышка, на сей раз не столь продолжительная, и тело исчезло.

Из разбитого носа брата Элиаса все еще текла кровь, оставляя пятна на костюме. Проповедник стоял перед пламенем, раскинув руки, и опять громко произносил слова на незнакомом языке. Красные языки костра, отражаясь бликами на мокром от крови лице проповедника, придавали его чертам какое-то неземное выражение. Пламя внезапно вспыхнуло и погасло. Костер вернулся в свое прежнее тлеющее состояние; горящее кольцо разлитой крови тоже потухло. Над дремлющей горкой отходов потянулись вверх густые клубы черного дыма.

Гордон вспомнил, что на шее болтается фотокамера. Корпус оказался разбит, объектив треснул, пленка, очевидно, засветилась, и надеяться на получение фотографий было излишне.

Дым поднимался вверх, загораживая лучи солнца. Казалось, он застилает все небо. Огонь практически погас, но клубы черного дыма становились все гуще. Несмотря на полное безветрие, вершина столба начала вытягиваться, приобретая форму когтистой лапы.

Брат Элиас поднял коробку с оставшимися бутылками с кровью.

- У нас еще много дел, - произнес Он. - Это еще не конец. Пошли. Нам пора ехать.

- На Молочную ферму, - сказал шериф.

- Да, на Молочную ферму, - кивнул брат Элиас. Гордон подошел к ним, поддерживая ослабевшего отца Эндрюса.

- Одно из них прыгнуло и цапнуло его в руку, - сказал он.

Брат Элиас взял кисть священника и сильно сжал. Отец Эндрюс вскрикнул, но когда проповедник отнял руку, кровотечение прекратилось.

- Вы должны быть сильным, - сказал брат Элиас. - Сейчас Бог нуждается в вас.

Все четверо пошли к машинам.

- Поедем на одном, - решил Джим. - Будет тесновато, но нельзя допустить никаких случайностей.

Джим сел за руль, остальные начали размещаться в пикапе, но брат Элиас задержался. Подняв с земли старую газету, он чиркнул зажигалкой, подождал, пока она загорелась, и бросил на землю. Пламя тут же перебежало на другую газету, с нее - на сухие ветки. И только после этого проповедник сел в машину. Джим завел двигатель.