6 марта 1969 года, 266-ой день плавания

Бросив курить, я испытал чувство огромного облегчения. Я уже давно уверился в том, что ничего хорошего сигареты мне не приносят, но пока они оставались на борту, мне недоставало силы воли отказаться от них. Теперь же у меня не остается выбора, как ни странно, я совсем не страдаю без курева. После возвращения домой, когда сигареты вновь стали доступны, я опять начал курить.

С точки зрения состояния здоровья я в любом случае должен был перестать курить. Несварение усугублялось, пока боль в середине живота не стала непрерывной. Разыскав в Медицинском справочнике капитана судна описание симптомов и возможных причин, я не на шутку перепугался. Оказалось, что у меня может быть все, что угодно – от аппендицита до язвы желудка. Я посадил себя на жесткую диету из спагетти и молочной рисовой каши, соблюдать ее было нелегко, но зато она принесла некоторое облегчение. Я также стал принимать таблетки против несварения. Боль не отпускала меня. Диагноз все еще был неясен. Я достал навигационные карты и замерил расстояние до ближайшего более-менее крупного порта, им был расположенный в устье Амазонки Белем. До него было около 1000 миль, следовательно, нам удалось бы добраться туда дней за десять, не раньше. На борту не было никаких антибиотиков. Если у меня аппендицит, через десять дней я уже умру. Я проклинал себя за то, что вычеркнул антибиотики из списка лекарств и не вырезал слепую кишку, когда решил отправиться в долгосрочное плавание. Впрочем, уже слишком поздно заниматься самобичеванием. Оставалось только надеяться, что ничего серьезного не происходит. Я решил держаться прежнего курса на Фалмут. Если мне повезет, на встречу попадется какое-нибудь судно, я попрошу их организовать ежедневные сеансы радиосвязи.

Я испытываю вину в связи с этим. Случись приступ аппендицита, кораблю пришлось бы отклоняться от курса, чтобы подобрать меня. Еще хуже, сообщи я об этом по радио – они должны были бы организовать поиск. Попавшие в беду корабли и яхты причиняют властям огромные неудобства. Причем, дело не только в денежных расходах. Люди на кораблях и самолетах рискуют жизнями, разыскивая попавшего в беду человека. Любой, кто отправляется в одиночное плавание на маленьком судне, должен четко осознавать ответственность перед занятыми в поисковых операциях организациями. Если человек не готов к плаванию, если его лодка не снаряжена надлежащим образом, он не должен отправляться в путь – его небрежности могут стоить другим людям жизни. Меня всегда волновал этот вопрос, но вот я столкнулся с проблемой, возможно решаемой, будь со мной на борту нужные медикаменты. Само собой разумеется, я не очень гордился собой.

9 марта, после двухдневного легкого бриза с севера неожиданно налетел сильный ветер. Уже второй раз мы с Suhaili пересекаем экватор с юга на север, штилевая полоса и сейчас доказала свою неконфликтную природу, в значительной степени вследствие того, я полагаю, что я забрался на запад так далеко, как только возможно. Следующим вечером я увидел идущее на юг судно. Подождав, пока огни приблизятся, я начал подавать сигналы фонарем Олдиса. Минут через пять, не дождавшись ответа, зажег сигнальный пиропатрон, а потом начал опять сигналить фонарем. Никакой реакции! Я начал уже думать, что наткнулся на летучего голландца, но затем мысль о том, что если у меня действительно аппендицит, этот корабль – последний шанс спасти мою жизнь, заставила меня выпустить в ночное небо сигнальную ракету.

Эффект был впечатляющим. Все небо было залито, ярким синим светом, минуты три осветительный патрон медленно спускался на парашюте. Я выждал минуты полторы, и опять подал сигнал фонарем Олдиса. На этот раз мне дали понять, что меня заметили – я увидел мигание светового сигнала. Я вздохнул с облегчением, теперь моя семья узнает, что со мной все в порядке. Еще более важно то, что их можно попросить поддерживать со мной контакт. Я стал передавать им сообщение способом, принятым на всех торговых флотах, однако, даже не успел просигналить им название яхты – они потеряли ко мне интерес. Я зажег еще один сигнальный пиропатрон и продолжал подавать сигналы, пока кормовые огни не исчезли за горизонтом. «Вшивый ублюдок», – написал я в дневнике.

На самом деле, это было непростительно. Существует нерушимая традиция, причем, поддерживаемая законом, при отсутствии непосредственной угрозы вашему судну, вы обязаны прийти на помощь терпящим бедствие на море. Не было никакого шторма, дул 2–3 балльный ветер, а этот корабль даже не удосужился выяснить, что заставило человека отстреливать сигнальные патроны. Могу лишь надеяться на то, что попади этот корабль в затруднительное положение, с его сигналами бедствия не обойдутся так же, как он обошелся с моими. Правда, в тот момент я был настроен гораздо менее великодушно.

В последующие дни я видел еще несколько кораблей, два из них прошли всего в полумиле от нас, но никто не удосужился ответить на мои сигналы. Это стало шокирующим откровением. Меня, моряка торгового флота, учили, что первостепенной обязанностью вахтенного офицера является непрерывное наблюдение за морем и если капитан, появившись на мостике, увидит корабль, который вы пропустили, вам не миновать хорошего наказания. Помню, как однажды в Аравийском море, будучи занят визированием, я смотрел поверх бимса. Капитан поднялся на мостик именно в тот момент, когда из-за кормы с ревом вылез нос пакистанского эсминца. Ни до, ни после, мне не доводилось получать столь сурового и заслуженного выговора. Не имеет значения, что в той ситуации эсминец должен был уступить нам дорогу, что-то могло пойти и не так, а целью моего присутствия на мостике было именно наблюдение. Этого урока я не забыл и спустя несколько лет, когда я командовал каботажным судном в Южной Африке, от меня здорово попало второму помощнику: он нес вахту, развалившись в кресле-качалке, откуда ничего толком нельзя было разглядеть. Теперь мне открылась другая сторона монеты, я узнал, что значит зависеть от вахтенных на других судах. Я пришел к заключению, что такая зависимость до добра не доведет – не такое уж оптимистичное открытие для человека на борту яхты-одиночки.

Прошло несколько дней, сильная боль в животе стала стихать. Продолжив какое-то время молочную диету, я затем постепенно переключился на твердую пищу.

13 марта 1969 года, 273-ий день плавания