Эта мысль была подобна электрическому разряду. Внезапно он ощутил в ванной присутствие убитой коллеги. Это было вполне определенное, но мимолетное чувство.

Жена звала его из спальни.

— Сейчас! — закричал он. — Не так громко!

— Чего ты от меня хочешь? — спросил он Мильдред.

«Как это похоже не нее! — со злостью подумал он. — Именно когда я сижу на унитазе со спущенными штанами…»

— Ты могла бы найти меня в церкви, — сказал он ей. — Я бываю там с утра до вечера.

И тут до него дошло: денег в фонде не хватит. Но вот если пересмотреть условия аренды… Нужно либо заставить охотников платить по рыночной стоимости, либо найти новых арендаторов. И все эти деньги передать в фонд.

Он почувствовал, что Мильдред улыбается. Она явилась к нему не просто так. Теперь он настроит против себя всех мужчин в поселке, будут неприятности, пойдут письма в газету. Но Бертил знал, что у него может получиться. И церковный совет станет на его сторону.

«Я сделаю, как ты хочешь, — сказал он Мильдред. — Не потому, что считаю это правильным, а только ради тебя».

Лиза Стёкель жгла костер во дворе. Псов она заперла в доме, где те спали на своих лежанках. «Чертовы бандиты», — думала она, улыбаясь.

Сейчас у нее жили четыре собаки. Максимум сколько у нее их было — пять.

Во-первых, Бруно, светло-коричневый курцхаар. Его прозвали Немцем из-за военной выправки в сочетании с несколько высокомерным поведением. Стоило Лизе начать собирать рюкзак, как собаки, понимая, что предстоит путешествие, принимались прыгать, лаять, танцевать и скулить от счастья. Они опрокидывали вещи и сбивали хозяйку с ног, с надеждой заглядывая ей в глаза. «Конечно же, мы поедем с тобой, ты ведь не оставишь нас?» — безмолвно спрашивали они Лизу.

Все, кроме Бруно. Он, словно статуя, сидел на полу, с виду невозмутимый. Однако стоило наклониться к нему или приглядеться внимательнее, и можно было заметить, как по его шкуре пробегает легкая дрожь. Это было сдерживаемое нетерпение. И когда напряжение становилось невыносимым и Бруно требовалось срочно дать волю своим чувствам, чтобы не лопнуть, он начинал шевелить передними лапами, переминаясь с одной на другую. И это был верный признак того, что он вне себя от восторга.

И еще была лабрадор Майкен, старая сука, седая и тяжелая на подъем. Майкен вырастила всех прочих. Она всегда любила малышей, и каждый новый питомец Лизы обретал в ней вторую маму. А когда щенков не было, материнский инстинкт Майкен направлялся порой на неодушевленные предметы: теннисные мячи, тапки или — в случае особой удачи — какую-нибудь мягкую игрушку, которую ей случалось найти в лесу.

Карелин был помесью овчарки и ньюфаундленда и появился у Лизы уже трех лет от роду. Тогда ей позвонил знакомый ветеринар из Кируны и спросил, не хочет ли она взять собаку. Животное должны были усыпить, однако бывший владелец сказал, что предпочел бы передать его кому-нибудь. Карелин просто не мог жить в городе. «Надо видеть, как этот пес тащит за собой хозяина на поводке», — говорил ветеринар.

Третьим был Моррис, норвежский спрингер-спаниель. Прирожденный охотник, бывший чемпион и призер собачьих выставок. Талант, зарытый в землю, ведь Лиза не охотилась. Моррис любил ласку, иногда, чтобы напомнить Лизе о своем существовании, клал лапы ей на колени. Его шелковистая шерсть завивалась на ушах кольцами. Милый и застенчивый, словно девушка, Моррис плохо переносил автомобильные поездки.

Сейчас все четверо спали в доме. Лиза бросала в огонь матрасы и старые собачьи одеяла, книги и мебель. Горела бумага, множество писем и старых фотографий. Лиза смотрела в разгорающееся пламя, погружаясь в воспоминания.

Под конец ей стало трудно любить Мильдред. Умолять, скрываться, ждать. Они часто ссорились, и это походило на самую печальную из пьес Нурена.[32]

Лиза помнит, как они ругались у нее на кухне. Мильдред закрывала окна. «Это самое главное, — думала Лиза. — Никто не должен нас видеть».

Каждый раз она кричала одно и то же. Она уставала от своих слов, прежде чем успевала их произнести. О том, что Мильдред ее не любит, что Лизе надоело быть ее игрушкой, что она устала от лжи.

Лиза стояла посреди комнаты и разбрасывала вещи. Отчаяние сделало ее буйной, раньше она никогда не была такой. А Мильдред, сжавшись в комок, сидела на кухне в обнимку с Моррисом и ласкала его, будто пытаясь утешить.

— А как же община? — спросила наконец Мильдред. — Как же «Магдалина»? Если мы будем открыто жить друг с другом, всему придет конец. Это станет лучшим подтверждением того, что я просто мужененавистница. Я не могу так испытывать людское терпение.

— Ты предпочитаешь пожертвовать мною?

— Нет, зачем же так? Я счастлива. Я люблю тебя, я готова повторять это тысячи раз, но тебе, похоже, нужны какие-то доказательства.

— Мне всего лишь нужен воздух, чтобы дышать, — отвечала Лиза. — Мне нужна настоящая любовь, которую не прячут. Но с тобой все не так. Ты не любишь меня. Чертова «Магдалина» — всего лишь повод, чтобы держать меня на расстоянии. Можешь рассказывать эти сказки своему Эрику, но не мне. Ты легко найдешь мне замену. Не сомневаюсь, желающих более чем достаточно.

Теперь Мильдред ударилась в слезы. Она пыталась сдержаться и зарывалась лицом в собачью шерсть, утирая щеки тыльной стороной кисти.

Лиза всегда хотела быть с ней, видеть, как она плачет, страдает. Порой она едва сдерживалась, чтобы не ударить Мильдред. Но ее собственная боль не знала насыщения и сейчас требовала большего.

— Перестань ныть, — строго сказала Лиза. — Это ничего не значит для меня.

— Хорошо, я не буду, — по-детски пообещала Мильдред.

Она послушно вытирала глаза, голос ее дрожал.

И Лиза, которая привыкла обвинять себя в неспособности любить, принялась отчитывать Мильдред.

— Ты жалеешь саму себя — только и всего. Я думаю, с тобой не все в порядке, тебе чего-то не хватает. Ты говоришь, что любишь меня, но я не могу заглянуть тебе в душу и посмотреть, что же это значит на самом деле. Я готова бросить все и вынести что угодно. Я осталась бы с тобой навсегда. Но ты… ты не чувствуешь ни любви, ни боли.

Мильдред оторвала взгляд от собаки. На кухонном столе горела стеариновая свеча в медном подсвечнике. Мильдред протянула руку, так что язычок пламени коснулся ее ладони.

— Я не знаю, как мне доказать свою любовь, — сказала она. — Но я умею чувствовать боль, сейчас ты это увидишь.

Рот Мильдред сжался в точку, из глаз брызнули слезы. Лиза почувствовала отвратительный запах горелого мяса.

Наконец — она уже не помнила, через какое время, — Лиза схватила руку Мильдред и с силой убрала ее от огня. На ладони зияла жженая рана. Лиза с ужасом смотрела на нее.