– …объяснений, – рокочущий бас заполнил кабинет. – Дамы и господа, вы ждете связных и логичных объяснений. Скажу без обиняков: у меня их нет. Есть только предположения. Мы ждали эффекта честного плена. Мы радовались его отсутствию. Мы изучали частности, забыв о целом. Что ж, мы не первые, кто совершил трагическую ошибку…

Сферу заполнила нижняя часть лица Бхарадваджи. Блеск влажных зубов, движение мясистого рта, мелькание языка… Собравшиеся машинально откинулись на спинки кресел, борясь с жутковатым эффектом.

– Наше появление в системе – принципиально новый фактор влияния для всей Астлантиды. Подчеркиваю: для всей. Вы полагаете, нам оказывали сопротивление воинские части? Наши действия шокировали отдельно взятых туземцев? Ничего подобного! Мы явились перекраивать планету, перекладывать рельсы эволюции. В итоге честное сопротивление воспринималось природой астлан отнюдь не в ракурсе локальных действий. Мы принуждали Астлантиду, нам противостоял Остров Цапель. Здесь пленили, там сопротивляемся – организм боролся в целом, проигрывая в частностях…

– Время, – напомнил Тит Флаций. Кроме него, никто не осмелился прервать брамайна. – У нас мало времени. Ситуация требует радикальных действий.

– Ситуация?! Вы называете это ситуацией?!

– Хорошо, катастрофа. Будьте лаконичней, профессор.

Рот искривила горькая усмешка:

– Куда уж лаконичней? Астлантида решила, что проиграла. Критическая масса накоплена: «Мы сделали все, что могли!» Коллективное, знаете ли, бессознательное… Получите и распишитесь: честный плен для целой расы. Без исключений, от генерала до булочника. Даже если кто-то и не лез в драку… Впервые в истории Ойкумены мы столкнулись с сопротивлением народа. Не фигура речи, а принцип существования, стимулированный агрессией извне. Народ проиграл, народ сдался. Режьте их, они хотят в солнце…

Сфера опустела.

Город под ней уставился в небеса. Город ждал, что бог не ограничится голой констатацией факта. В конце концов, зачем нужны боги, как не для светопреставления?

– Ваше мнение, капитан-командор?

Сперва Марк не понял, что обращаются к нему. Капитан-командор? Марк по-прежнему был в новенькой форме, предназначенной для съемок агитролика. Он скосил глаз, пытаясь рассмотреть петлицы. Какое звание выписал ему безбашенный Игги Добс? Вот ведь гад, не поскупился. Лишний, сказал Марк сам себе. Я здесь лишний. Зачем госпожа Зеро притащила меня на совещание? Но когда председатель Совета повторил: «Ваше мнение, господин консультант!», подкрепив слова недвусмысленным жестом, адресованным Марку, и никому иному – пришлось встать.

– Я могу сделать звонок? – спросил Марк.

– Личный? – брюзгливо осведомился Тит Флаций. – Вы на службе, обер-центурион…

Уж кто-кто, а представитель Великой Помпилии видел Марка насквозь. В званиях имперский наместник не ошибался, хоть наряди офицера клоуном.

– Никак нет, господин наместник! – Марк вытянулся во фрунт. – По делу.

– Знаю я ваши дела…

– Звоните, – разрешил Гвидо Салюччи.

Изэль откликнулась не сразу. В «мыльном пузыре» было хорошо видно: махровый халат, полотенце тюрбаном намотано на голову. Только что из ванной, оценил Марк.

– Как дела?

– Ты где?

– На службе. У тебя все в порядке?

– Шампунь, – вздохнула Изэль. – Шампунь закончился.

– Третий сенсор во втором ряду. Зелененький, под ним нарисован флакон, – Марк изо всех сил старался не замечать огненного взора Тита Флация. Подгорал с краев, будто кусок мяса над костром, но в серёдке держался до последнего. – Потом откроешь шкаф доставки. Да, тебе сначала высветится шкала заказа. Выбери шампунь, дальше – по каталогу.

– Кокос, – Изэль улыбнулась. – Кокос с алоэ.

– Ладно, иди заказывай. Как там Манойя?

– Не очень. Депрессия. Кушал сам, без напоминаний.

– Яотль?

– Лучше. Гуляли в парке.

– Парк – это хорошо. Всё, меня зовут.

– А чего звонил-то?

– Соскучился.

– Вы! – представитель Великой Помпилии едва дождался, пока связь прервется. – Да я вас под трибунал… Щенок! Шампунь, значит? Кокос с алоэ?!

– Остыньте, Тит, – бросила старуха.

Госпожу Зеро поддержала тяжелая артилллерия: председатель Совета глядел на помпилианца с явным неодобрением.

– Мальчик – умница. Если весь народ Астлантиды накрыло эйфорией, почему наша девочка преспокойно моет голову? Она что, не народ? Почему Манойя Илхикамина депрессирует, хотя и кушает? Яотль гуляет в парке? У вас есть соображения, Марк?

– Есть, – кивнул Марк. – Мы захватили их до того, как начали технологизацию Астлантиды. До вторжения, высадки, насильственных действий…

– И что?

– Считайте, мы изъяли из организма колонию клеток. Поместили в питательный раствор, поддерживаем жизнеспособность. Если организм заболеет или даже умрет, на клетках это никак не отразится. При необходимости…

– Мы сможем вырастить клон, – согласилась старуха. – Хорошая новость. У нас в распоряжении есть образец народа Астлантиды, каким он был до вторжения объединенных сил Ойкумены. Правда, я не знаю, зачем нам это нужно. Вырастить новую популяцию, если старая погибнет?

Она не шутит, понял Марк.

II

– Почему мы? – спросила госпожа Зеро.

– Почему здесь? – спросил Тит Флаций.

А вот с этим оказалось сложнее. Судя по выражению председательского лица, оба вопроса много чего говорили Гвидо Салюччи. Не спеша с ответами, он встал, прошелся вокруг стола: гурман, медлящий приступить к пиршеству. Марк следил за ним, судорожно пытаясь выковырять смысл из жалких четырех слов, два из которых сводились к «почему».

Волк тряс добычу, но та спряталась в панцирь.

– Справедливо, – сказал Гвидо.

Взмах руки уменьшил масштаб на столе. Город съёжился, обнажил окраины. Стало видно, как из джунглей во множестве текут дикари. Эйфория клубилась над племенами: утренняя дымка, пронизанная солнцем. Войдя в городские пределы, дикари рассасывались на отдельные отряды. Мужчины, женщины, дети, старики – тузики шли к энергостанциям. Было ясно, чего они хотят и чего станут требовать, оказавшись на месте. Бедняги еще не знали, что требовать не у кого. Случилось чудо, неприятное, как большинство чудес. Кастовые оказались с дикарями на одном плоту, и течение несло Остров Цапель к обрыву.

– Лица. Вы видели их лица?

Масштаб вновь изменился. Повинуясь жесту председателя, камера перебиралась с первого лица на второе, с десятого на сотое. В это трудно было поверить. Казалось, единое лицо с надеждой смотрит вверх. Цвет волос, родинки, складки, нос горбатый или прямой, абрикосовый пушок на щеках – всё потеряло значение. Остался рот – полуоткрытый, как для поцелуя. Глаза – влажный, умоляющий блеск. Трепет ресниц. Дыхание – порог оргазма. Бег слезы по носогубной морщинке. Вялая, неуправляемая мимика пьяниц.