Шурика – неумелого, но шулера, пронаблюдал в игре. Фиксировал приходы, уходы, даже опыты ставил: подбросил мне фраера-зануду. Гипотеза подтвердилась.

Члены банды к изыскам мозга-аналитика отнеслись скептически. Но не особо возражали. К тому же их исполнитель тоже имел некоторый опыт суеверий. Не такой осмысленный, как у мозга, но... Особо не возражал. Не возражал против того, чтобы наш с ним поединок состоялся в присутствии Наталии. Если уж он состоится.

Бородач считал наличие Наталии обязательным условием. Накрутил заговорщиков, что она – гарантия успеха.

В тот вечер случайно услышал у телефона-автомата, как девушка предупреждала подругу, что с утра, с девяти, будет на Ланжероне. (Как понял математик, рассчитывала прибыть вместе со мной.)

И банда начала комбинацию.

Игру назначили на девять. Когда я не пришел, растерялись. Это рушило планы. Тем более что девушка уже прибыла. Тогда было решено не упускать момент, взяться за Шурика. Психология друга для аналитика давно не была потемками. Что полезет в игру, пользуясь моим отсутствием, сомнений не было. Так и получилось. Но надо было нейтрализовать Наталию. В новом плане место на пляже ей не предусматривалось. Сначала сам математик предложил ей заманчивый гонорар за то, что та привезет какую-то особую колоду, с поселка Котовского. Он оплачивал проезд на такси в оба конца. Давил на то, что коллекционирует колоды и получил сообщение о редком образце. Сам отлучиться не имел возможности: назначил здесь важную встречу.

– Зачем мне ваши деньги, у меня у самой здесь важная встреча, – ответствовала девушка.

Ее упрямство было очень некстати. Вступили грузчики. Сыграли пьяниц-ловеласов. Не помогло. Отвергла. Тогда украдкой пригрозили. Постарались нагнать ужаса. И вроде бы нагнали...

Шурик поведал, что присутствие Наталии и его смущало. И он порадовался, когда она, собрав вещи, направилась с пляжа. Конечно, если бы обратилась к нему за помощью, поставил бы ловеласишек на место. Но она не обратилась: знала, что Шурик ее не жалует.

Просто отыграла уход и вернулась, подойдя со стороны берега, вдоль моря. Устроилась неподалеку, скрытая крайним рядом топчанов.

Выигрывая, Шурик свой успех объяснял отсутствием Наталии, сантехник и компания объяснений не имели. Игра-то была с полулохом Шуриком. Ставился под сомнение авторитет аналитика-главаря.

Когда в конце концов прояснилось, что решающий фактор оказал-таки свое влияние, авторитет кандидата взмыл, но он, просчитывающий и излишние варианты, заподозрил, что кладовщик вступил с нами в сговор.

После случившегося пошел на сближение с нами, чтобы проверить догадку. Догадка не подтвердилась, но это уже не имело значения. Банда, подорванная неудачей и недоверием, распалась.

Кандидат примкнул к нам. И надо признать, для нас это было удачное приобретение.

– Как же можно было так опоздать!? – в сердцах, беззлобно вопрошал бывший противник-интриган. – Пришел бы вовремя – теория бы подтвердилась.

– На вашу теорию мы припасли свою, – ответил я и поведал ему и Шурику о выручившем нас пиковом тузе.

Потом, заранее зная ответ, но желая получить удовольствие от его озвучивания, спросил у Наталии:

– Чего ж ты не ушла с пляжа? Просили же люди...

– Еще не хватало, чтобы я их слушалась... Мы же договорились. Как можно было так проспать? Такой сон обычно у тех, кого не мучает совесть...

В каждом из нас, даже в самом подлянистом, смирившемся с подлостью, живет потребность в благородных поступках. Своих, конечно.

Другое дело, что возможность эти поступки совершать весьма ограниченна. Ни денег, ни ситуаций подходящих, ни публики благодарной. Нормальному гражданину, вздумавшему проявить себя на поприще благородства, не развернуться.

Шулера – везунчики. Их поле деятельности – благодатная почва для реализации этой человеческой слабости.

Потому и пестрят произведения о шулерах эпизодами, полными благородства. И писатель реализует скрытые фантазии, и читателю – бальзам на душу.

Не хочется и мне своего читателя огорчать. Да и незачем. Все правильно.

Не доводилось встречать ни одного шулера, который бы не выкинул, хотя бы самый махонький, самый завалящий благородный фортель.

Другое дело, что каждый из них, шулеров, будучи совершенно не против того, чтобы поступок стал широко известен, чаще всего о нем помалкивает. Наверняка с тоской. Этими фортелями не принято задаваться.

Репутация благородного жулика весьма актуальна и для тех, у кого совесть, как удачная жена – не скандальна и ко всему привычна, кто отличился на поприще бессовестности. Так сказать: «Обойдусь без необходимого, но не обойдусь без лишнего».

В чем отличие благородного поступка от поступка нормального, совершенного просто по совести? Думаю, только в необязательности. Благородный поступок имеешь право и не совершать; претензий со стороны морали не будет. Конечно, со стороны своей морали.

Так что каждый раз, когда наработавшийся, утомленный «катала» прощает фраеру хоть часть проигрыша – он поступает благородно.

Каждый раз, когда «катала» по какой-либо уникальной причине отказывается играть с фраером, уже готовым к употреблению, – он поступает сверхблагородно.

Каждый раз, когда «катала» по какой-либо уж совсем фантастической причине решается фраеру проиграть, – он поступает... Этот поступок названия не имеет. (В последнем случае – насчет «каждого раза» – погорячился. Поступки, не имеющие названия, встречаются крайне редко.)

Возможности проявить себя ограничиваются не только «выигрышами-проигрышами». И в окрестностях мира игры предостаточно поводов...

Регулярно в Одессу наведывался николаевский бизнесмен. Интеллигентный, горбоносый еврейчик. Мелкий торговец книгами. Нахальный такой торговец. Нахальный и настойчивый.

Нахальный потому, что в каждый свой приезд непременно отмечался на пляже. Безрассудно лез в игру. Проигрывал, впрочем, с оглядкой, не все до копейки. Такая традиция у него сложилась: оставлять навар одесским пляжникам.

Почему настойчивый?.. Потому что настойчиво заявлялся на пляж с тяжеленной сумкой, полной книг. С пляжа возвращался не только без денег, но и без сумки. Сумку у него непременно крали. Не помню ни одного случая, чтобы он явился без сумки, и не вспомню, чтобы ушел с ней. Вот такая преданность привычке.

Теперь – о том, кто крал. Витька Барин – жилистый, белесый, пожилой жулик с лицом несколько надменным, изможденным глубокими морщинами, ироничным. Витька был из тех, к кому я относился с симпатией, на кого, без сомнения, мог положиться. Несмотря на внушительное тюремное прошлое (восемь «строгого»), Витька успешно освоился с уставом вольной игры. Был вполне уважаемым «каталой». Но время от времени подрабатывал и по своей побочной специальности. По случаю приворовывал.