Горловина грубого естественного прохода, из которого выбрался Говард, была оснащена своего рода заслонкой, которая была оставлена открытой. Несомненно, это сделали бессмертные, которых он видел среди нижних скал. В коридоре стояла колёсная лодка, на который они сюда прибыли. Эта лодка и сам коридор были знакомы Говарду, и он понемногу начал вспоминать тяжёлые испытания, которым он подвергся среди оумни, прежде чем вырваться во внешнюю тьму.

Пол был слегка наклонным, и землянин, казалось, вспомнил, что подъём приведёт его к утраченному миру свободы. Настороженно крадучись, он пошёл по коридору, оглядываясь, как животное.

После того, как он одолел примерно с милю, пол стал совершенно ровным, но сам коридор начал изгибаться дугой. Говард не мог видеть слишком далеко перед собой. Затем, настолько внезапно, что он не смог сразу остановиться, Говард увидел трех оумни, в блестящих костюмах, которые стояли спиной к нему. Рядом с ними находилась колёсная лодка. Один из бессмертных тянул огромный, похожий на веретено стержень, который выступал из стены, и, как будто в ответ на его действия с крыши медленно сползала заслонка из какого-то блестящего металла. Дюйм за дюймом она опускалась, как могучий занавес. Вскоре она должна была перекрыть весь проход и отрезать землянину путь на поверхность.

Говарду почему-то не пришло в голову, что туннель за заслонкой может привести в другие пещерные области, а не на поверхность, куда он так отчаянно стремился. Каким-то чудом часть прежней храбрости и находчивости вернулась к нему, так что он не развернулся и не убежал в испуге, увидев бессмертных, как сделал бы это совсем ещё недавно. Он чувствовал, что бежать из пещер меркурианцев надо либо сейчас, либо никогда.

Выпрыгнув вперёд на ничего не подозревающих оумни, внимание которых было поглощено закрывающейся заслонкой, Говард ударил ближайшего из них своим металлическим стержнем. Меркурианец свалился на пол и покатился вниз по склону, гремя костюмом из мауффы. Тот, кто управлялся с рычагом, продолжал свою работу, и Говард не успел его ударить, потому что оставшийся бессмертный с тигриной ловкостью отпрыгнул назад и направил на человека смертоносную огнемётную трубку, которая была при нём.

Говард увидел, что большая заслонка всё ещё опускается – она была всего в паре футов над полом пещеры. Землянин в прыжке нырнул в отверстие, упав на четвереньки, а затем прополз по склону на животе под ужасным металлическим полотном.

Пытаясь подняться, Говард обнаружил, что ему что-то мешает и не даёт двигаться дальше. Вокруг царила беспросветная тьма, но опустившись на колени, он сумел определить, что его задержало. Опустившаяся заслонка придавила болтающуюся вытянутую шпору из мауффы на правой ноге. Пытаясь освободиться, Говард чувствовал себя пойманным в ловушку зверем. Мауффу, придавленную тяжёлой заслонкой, невозможно было вытащить, и казалось, что спасения не было.

Затем, в проблеске надежды, Говард каким-то образом вспомнил, что его костюм не застёгнут на груди. Неловко и мучительно извиваясь, он смог выбраться из наряда бессмертных, оставив его там, словно кожу, сброшенную ящерицей.

Поднявшись на ноги, Говард помчался вперёд сквозь тьму. У него не было источника света, так как он выронил фосфоресцирующую ветку, когда подныривал под закрывающуюся заслонку. Пещера была грубой и твёрдой для его голых ступней, и Говард почувствовал ледяной ветер, суровый как дыхание ледников, который дул ему в лицо, пока он двигался вперёд. Пол стал изгибаться вверх, местами он был расколот, образуя что-то вроде ступенек. Говард споткнулся и упал, довольно сильно ударившись. Затем острый камень, который выступал из низкого потолка, серьёзно порезал ему кожу на голове. Влажная, тёплая кровь стекала по лбу и заливала глаза.

Проход сделался ещё круче, воздух наполнился ужасным холодом. Не было никаких признаков погони со стороны оумни, но опасаясь, что они поднимут заслонку и последуют за ним, землянин старался побыстрее убраться подальше. Он был озадачен усиливающимся арктическим холодом, но предполагаемая причина этого всё ещё ускользала от него. Его обнажённые конечности и туловище покрылись гусиной кожей, он начал дрожать в жестоком ознобе, несмотря на высокую скорость, с которой бежал и карабкался вверх.

Пещерные ступени постепенно сделались более правильными, повторяясь с вполне определённой последовательностью. Казалось, что они навеки застыли в темноте, и освоившийся с ними Говард мог нащупывать свой путь шаг за шагом, не опасаясь случайно упасть или споткнуться. Его ноги были изрезаны и кровоточили, но от холода они стали неметь, и он не чувствовал сильной боли.

Говард увидел тусклый круговой участок света над головой. С трудом дыша в ледяном воздухе, который, казалось, становился всё более разреженным и непригодным для дыхания, он устремился к свету. Казалось, Говард преодолел сотни и тысячи этих чёрных, заледенелых ступеней, прежде чем приблизился к свету.

Он вышел под блестящее чёрное небо, наполненное холодными, ослепительными немигающими звёздами, оказавшись в какой-то долине среди тоскливых, бесконечных утёсов и горных пиков, неподвижных и безмолвных, как замёрзший сон смерти. Скалы блестели в звёздном свете, отражая его в мириадах ледяных зеркал, а на самом дне долины светились лепрозные белые пятна. Одно из этих пятен окаймляло устье склона, на верхней ступени которого стоял Говард.

Он мучительно боролся за каждый вдох в разреженном, почти до вакуума, воздухе, и его тело моментально застыло, насквозь окоченев, пока он стоял, в замешательстве вглядываясь в ледяной горный хаос ландшафта, посреди которого оказался. Это было похоже на мёртвый кратер в мире невыразимого и бесконечного опустошения, где не могла существовать никакая жизнь.

Тёплая текущая кровь запеклась на лбу и щеках Говарда. Остекленевшими глазами он увидел на соседнем утёсе продолжение пещерных ступеней. Высеченные бессмертными для какой-то непредставимой цели, ступени бежали вверх по льду к самым высоким вершинам.

Это была не знакомая сумеречная зона Меркурия, к которой так безнадёжно стремился Говард. Это была мрачная ночная сторона, вечно отвращённая от Солнца, продуваемая ужасным холодом космического пространства. Он почувствовал, как вершины и пропасти смыкаются над ним, безжалостные и суровые, словно какой-то гиперборейский ад. Затем осознание собственного бедственного положения стало чем-то очень отдалённым и отступающим, смутной мыслью, которая плавала над его слабеющим разумом. Руки и ноги его окоченели и стали жесткими. Он упал ничком на снег, и милость окончательного бесчувствия стала полной.

– Вынужден тебя огорчить, – напрягая силы, хрипло прошептал Лэнгли сквозь опухшие губы, сине-чёрные от жажды. – В прошлый раз, в пустыне Лобнор ты проглотил вдвое больше положенной тебе доли воды.

Он встряхнул фляжку, которую Фарнхэм только что ему вернул, и свирепо нахмурился, слушая, как зловеще тихо булькает её содержимое.

Двое оставшихся в живых участников археологической экспедиции Фарнхэма смотрели друг на друга с только что зародившейся, но быстро растущей неприязнью. Фарнхэм, руководитель этой самой экспедиции, побагровел от гнева под густым слоем пыли и солнечными ожогами, покрывавшими его лицо. Обвинение было несправедливым, ведь он всего лишь смочил свой иссохший язык водой из фляжки Лэнгли. Его собственная фляжка, которую он честно делил со своим спутником, теперь была пуста.