– На корабле базилевса мы бы эту арабскую галеру в два счета нагнали, – покачал головой Вардан.

– Ха! Думаешь, ваши корабли быстрее наших? – вскричал Улаф и переглянулся с Сигурдом.

– Мой народ бороздил эти моря задолго до того, как ученики Христа забрасывали сети в Галилее, – ответил Никифор, гордо вскинув подбородок, потом встал на корме «Змея», держась за борт двумя руками. – Такие вот галеры топят наши корабли, Сигурд. Эти арабы – как чума.

– Она барахтается, что свинья в грязи, – ответил Сигурд, кисло скривившись. – Бьюсь об заклад, что мы берем гораздо круче к ветру.

Ярл был прав: даже за это время галера, меняя галс[48], показала нам борт во всю длину.

– А я готов поспорить, что вам ее не поймать, – сказал Вардан, приглаживая намасленную бородку.

– Слыхал, Сигурд? – возмутился Улаф на норвежском, заткнув пальцы за пояс. – Эта хитрая греческая выдра хочет нам еще деньжат проиграть. Мало, что ли, уже отвалил?

– Кто мы такие, чтоб от императорских щедрот отказываться, Дядя? – ответил Сигурд и кивнул Вардану, принимая вызов.

Тот слегка побледнел – серебра на кону было больше, чем можно награбить за четыре-пять набегов.

Он старался не смотреть на своего господина, но если б посмотрел, увидел бы, что базилевс неодобрительно качает головой. Однако Никифор промолчал, понимая, что не стоит вставать на пути у гордого военачальника, особенно сейчас, когда сам он далеко от власти и от собственного трона.

Остен протрубил в боевой рог, сообщая остальным кораблям о начале охоты. В ответ Рольф на «Морской стреле» протрубил трижды. Оказалось, датчане просят у ярла позволения напасть на галеру первыми, подобно тому как вожак волчьей стаи вгрызается в ногу оленя. Сигурд сказал, что на кону серебро, но датчанам не терпелось показать себя в бою да с новым оружием – у них теперь были и кольчуги, и прочные шлемы, и жаждущие крови клинки.

– Мы глаз с вас не спустим, как ревнивая жена, – предупредил его Сигурд.

– Не волнуйся, Сигурд, – прокричал в ответ Рольф, – оставим мы вам, чем поживиться!

На всех четырех кораблях поднялся шум: кто тянул канаты, кто разворачивал паруса, чтобы на крыльях ветра устремиться в погоню и показать грекам, на что способны драконы. «Морская стрела» оправдывала свое имя – словно выпущенная из лука, она стремительно неслась по сверкающему морю, а те, кто был на ней, напоминали злых псов, рвущихся с цепи. Я содрогнулся, вспомнив бой с синелицыми, когда датчане свирепствовали, словно ульфхеднары[49], наводя ужас даже на бывалых воинов.

Я спешно натягивал кольчугу, жалея, что не подержал ее подольше в сундуке, – раскалившиеся на солнце кольца обжигали.

– А кто со мною на носу встанет? – недоуменно обратился к Сигурду Свейн Рыжий, внезапно осознав, что Брама больше нет рядом.

Перед боем два самых могучих воина встают по обе стороны от дракона – и врага устрашают, и бьют первыми. Острее всех потерю ощущал Свейн, ведь они с Брамом были как братья. Силач стоял сжимая в руках секиру. Его шлем и огромный панцирь сверкали на солнце, а с рыжей бороды уже капал пот от нестерпимого зноя.

Сигурд какое-то время колебался. Как и всем нам, ему казалось, что сейчас, разрезая толпу словно горячий нож – масло, вперед вальяжно выйдет Брам и займет свое привычное место.

– Пенда, ну-ка тащи свою английскую задницу к Йормунганду! – наконец приказал он.

Уэссексец ухмыльнулся, словно тролль, попавший в женский монастырь. Я хлопнул его по спине – он уже давно заслужил честь стоять рядом со Свейном. Тот кивнул, довольный решением ярла, хотя в толпе послышались голоса тех, кто считал Пенду недостаточно могучим для этой роли. Но ропот быстро утих: как ни крути, а стоять у дракона – значит первым идти в бой, а это все равно что голым вымазаться в меду и залезть к медведю в берлогу. Да и знали все, что уэссексец – отличный воин, а уж вместе со Свейном им не будет равных.

– Тем, кто на галере, лучше за борт прыгнуть, пока не поздно, – бросил Бьярни, завязывая ремешок шлема и кривясь – нагревшееся на солнце железо жгло кожу.

– Да уж, пожалеют, что не прыгнули, когда датчане до них доберутся, – ответил я, затыкая топорик за пояс. В бою на корабле, когда со всех сторон напирают, удобнее сражаться именно топориком, а не копьем и даже не мечом.

Галера приближалась. На арабах были тюрбаны и белые балахоны, скрывающие оружие. Мы тоже накинули плащи – так и кольчугу не видно, и нагревается она на солнце меньше. Я глубоко вдохнул, но душный застоялый воздух не принес облегчения. Шрам на боку ныл, как старые кости перед дождем. Неожиданно я испугался, что меня снова ранят, вспомнил холодный клинок, пронзающий плоть, обжигающую боль, однако сказал себе, что датчане расправятся с врагами, прежде чем мы закинем крюки, или же арабы сдадутся без боя.

– А быстрый у тебя корабль, Сигурд, – признал Вардан, привязывая к ногам железные поножи.

Мы все уставились на его золотую кольчугу под алым плащом. Каждое ее колечко сверкало, что маленькое солнце. Наверное, такая была у Бальдра – прекрасноликого сына Одина.

– Думаешь, спасет от меча? – пробормотал Виглаф. Лицо его по-прежнему было красным от солнца, хотя у остальных лица уже побронзовели.

– Скорее ослепит до того, как к нему подберешься, – ответил я, отворачиваясь от Вардана и снова глядя на «Морскую стрелу», которая уже подобралась к галере сзади ближе чем на два полета стрелы.

– Ни дать ни взять чертовы золотые рыбы, – процедил Бальдред сквозь густую черную бороду – на Никифоре тоже была чешуйчатая кольчуга, золотые поножи и железный шлем с золотым крестом.

На корме галеры стояли лучники, натягивающие тетиву. Умбоны щитов блестели на солнце, которое взбиралось на небо справа по борту и начинало немилосердно палить, а бой еще не начался.

– Давай, Рольф, разорви этих сукиных сынов, – прошипел Бьярни, сжимая в руке копье.

Лишние щиты развесили вдоль бортов – корабли арабов были выше «Змея». С галеры в нас уже летели стрелы – черные древки прочерчивали в голубом небе дугу и устремлялись вниз, как скворцы на жнивье.

– Глупцы, слишком рано начали, – прорычал Улаф и с усмешкой добавил: – И что их так напугало?

Арабы развернулись и теперь шли по ветру к восточному берегу, надеясь скрыться на суше, потому что на море им было от нас не удрать. Рольф разгадал маневр синелицых. «Морская стрела» резко взяла на восток, поймала в парус ветер и накренилась так, что палубу едва не лизнули голодные волны, потом выровнялась, и датчане тоже начали пускать стрелы, стуча мечами о щиты и выкрикивая угрозы и проклятия синелицым. Я видел, как Бейнир и Горм под дружные крики товарищей бросают крюки, и слышал, как «железные когти» мертвой хваткой вцепляются в дерево. Датчане ухватились за канаты, но один канат синелицые перерезали, и смельчаки покатились обратно на скамьи.