общества. Ещё никто так планомерно не издевался над памятью о войне. Более того, ваша интерпретация некоторых событий, особенно развратная любовная сцена, может заинтересовать прокуратуру. Это если не обращать внимания на просто чудовищную реалистичность сцен ранений и убийств. Получился какой-то апологет насилия!

Сдаваться я не собираюсь. Тем более, что докладчик явно плохо разбирается в советском кинематографе.

— Могу привести вам пример десятка фильмов, с не менее жестокими сценами насилия. В той же «Войне и Мире», батальные сцены носят эпический характер. Что касается разврата, то давайте разбираться. Присутствующий здесь товарищ Чухрай ещё двенадцать лет назад снял эпизод с практически обнажёнными Извицкой и Стриженовым. Тот фильм уважаемого Георгия Наумовича стал одним из лидеров советского проката, и получил специальный приз в Каннах. Прошу простить, что начал приводить подобные сравнения, — обращаюсь к маститому коллеге, который незаметно улыбался, явно наслаждаясь ситуацией, — А после этого в нашем кинематографе произошёл просто невероятный прорыв. Товарищ Фетин показал самую настоящую обнажённую натуру. Но вы меня, конечно, извините, только спина Нонны Терентьевой мне нравится гораздо больше, чем, скажем так, тоже спина Евгения Леонова.

Здесь часть присутствующих не выдержала, и начала откровенно смеяться.

— Да вы издеваетесь! — докладчик попытался перекричать веселящийся народ.

— Ничуть, — отвечаю, когда в зале стало потише, — Просто в нашей сцене нет ничего особенного, кроме намёков и полунамёков. Мы и обнажённую натуру показываем условно, со специальными эффектами, дабы разного рода моралисты не обвиняли съёмочную группу во всяких непотребствах.

— Это самая настоящая порнография! Все эти пупырышки на спине и грудь. Вы показываете обнажённую женскую грудь!

— У нас с вами совершенно разные понятия о порнографии. Может, вам стоит посмотреть несколько подобных фильмов, дабы не смешить народ? Да и грудь показана частично, большую часть её мы затёрли, наложив спецэффект.

Дальнейшую склоку прервал председатель комиссии. Романов сделал какой-то жест своему подчинённому, и тот занял своё место. Далее он посмотрел на идеолога. Товарищ Козловский, так звали одного из ближайших помощников Суслова, курирующего вопросы культуры, наконец, себя проявил.

Со своего стула идеолог не вставал и начал вещать сидя.

— Мне очень приятно осознавать, что у товарища Мещерского хорошее чувство юмора. Но, посмеялись и хватит. С большинством предъявленных претензий и замечаний я согласен. Это не фильм о войне, а балаган в лучших традициях какого-нибудь глупого американского вестерна самого низкого пошиба. Только творение Алексея Анатольевича более жестокое, кровавое и бессмысленное. Вам правильно заметили, что советские фильмы не снимаются в подобном стиле. Если это работа исключительно на западного зрителя, то я преисполнен искреннего возмущения. Советский человек не должен видеть подобное издевательство. Ещё живы фронтовики, которые спросят с нас, на каком основании мы позорим их воспоминания!

Козловскому хватило трёх минут, чтобы полностью размазать наш фильм. Он тоже ограничился общими фразами, но сразу чувствовался совершенно иной уровень навыков играть словами. Ещё и грамотный этот самый настоящий аристократ на службе пролетариев. Вон даже про вестерны знает. В последних фразах идеолог начал напирать на отношение фронтовиков к моему фильму. Что же, мы тоже не лыком шиты. Надо только грамотно поймать товарища.

— А почему молчит товарищ Зельцер? Он ведь сорежиссёр и нам хотелось бы услышать его мнение, как вообще стали возможны съёмки подобного, — для пущего эффекта Козловский как-то странно тряхнул руками.

Ну, держись! А Моисеич потом получит слово, чего-то он совсем скуксился.

— Мне бы тоже хотелось услышать мнение настоящих фронтовиков, от имени которых вы говорите, — злобный взгляд идеолога сильно контрастировал с улыбкой превосходства, которая ещё не сползла с его породистого лица, — Илья Моисеевич Зельцер воевал, был ранен и имеет награды. Он принимал такое же участие в съёмочном процессе, как и я. Думаю, что присутствующее здесь товарищи Бритиков, Данелия и Чухрай — простите, если кого забыл — могут дать оценку реальности показанных нами событий. Мы снимали фильм о войне, которая является частью жизни, пусть это звучит ужасно. Для меня это не героические атаки и красивые пафосные речи, а просто жизнь людей, которые готовы умереть в любой момент. И они так же любят, мечтают, радуются, страдают или ненавидят. Но я с удовольствием послушаю мнение заслуженных коллег, ещё и фронтовиков.

Как я и ожидал, первым слово взял Чухрай, что является хорошим фактором. Его мнение точно может повлиять на решение комиссии. Кроме того, что он один из самых авторитетных киношников страны — Григорий Наумович зам парторга «Мосфильма». А ещё режиссёр является секретарём Союза кинематографистов СССР, членом коллегии «Госкино», входит в худсовет главной киностудии страны, возглавляет свою мастерскую во ВГИКЕ и преподаёт на Высших курсах режиссёров и сценаристов. Не человек, а какой-то былинный герой, которому надо поставить памятник ещё при жизни. С какой стороны ни подкопайся, а авторитет у Чухрая просто сумасшедший. Ведь надо ещё учитывать, что он фронтовик, был неоднократно ранен, имеет боевые награды.

— Мне фильм понравился. Это, если брать в целом, — уточнил режиссёр, среагировав на гримасу недовольства на лице Романова, — Чувствуется, что снимал его человек знающий, что такое война. Вы вспомните кадры из госпиталя, эти крики раненых и ощущение полной безнадёги парня, потерявшего ноги. А обожжённый пилот, показанный так достоверно, что мне стало жутко. Да — это ужасная сторона войны. И мне кажется, что зритель должен всё это видеть. В последнее время у меня складывается впечатление, что подрастающее поколение не совсем верно понимает, через что прошла страна. Само празднование Дня Победы для многих начало превращаться в формальность. Так пусть люди почувствуют, что такое настоящие ужасы войны. Может, где-то есть перебор с излишней реалистичностью, здесь спорить не буду. Фильм достаточно длинный и в любом случае подлежит сокращению. Что касается любовной сцены, так сильно задевшей некоторых товарищей, то не вижу в ней ничего отвратительного и криминального. Мы же смотрим на картины великих художников, изображавших обнажённую натуру, и не видим так никакой пошлости.

— Вы считаете, что Мещерский по уровню мастерства близок к классикам живописи? — не сдержал ехидной улыбки Козловский.

— Награды, которыми награждается каждая работа Алексея, говорят сами за себя. Я уже и не помню, кто из наших режиссёров брал одновременно призы в Каннах и Венеции, при этом ещё получал гран-при за рекламный фильм. Для отечественных деятелей кино последнее вообще — «терра инкогнита». А наш молодой коллега умудрился обойти западных конкурентов. Поверьте, просто так там награды не дают. Значит, люди увидели, что-то уникальное в работе Алексея.

Говорят, что в киноиндустрии человек человеку волк. Есть в этом некая доля правды, которую сейчас опроверг Чухрай. А