– Да, не бойтесь, Саша, она добрая. Она вам плохого не сделает. Даже если бы вы Глеба любили, и то не сделала бы, наоборот, помогла. А если вы не любите, тем более чего бояться? Нет черных и белых ведьм. Есть порядочные и непорядочные, злые и добрые, честные и лживые. Люди. От них и магия идет такая же, как они. Марьяшка добрая и порядочная. Страстная очень. Горячая, как порох. Она в себе много лет это давила, а Глеб разбудил на свою голову. Вот теперь и платит. Дорого, ох дорого платит. Мне иногда его жаль, хоть я давно его знаю и сильно недолюбливаю. Счастливо, Саша, приходите погадать.

– Приду.

Я вышла в зал. Марьяны не было. Глеб стоял у полки с книгами и листал какую-то брошюру. Я подошла и осторожно тронула за плечо:

– Пошли?

Он вздрогнул, кивнул. Мы долго шли по улице в полном молчании. Каждый думал о своем. Я взяла Глеба за руку. Он дернулся. Забрал руку. Потом вернул. Виновато погладил мои пальцы. Я была не ОНА, и он сейчас ощущал это особенно остро.

– Глеб, пошли по домам! Мы ведь с тобой умные? И честные? Так ведь? Ничего не получится. Мы оба это понимаем.

Глеб обнял меня, погладил по голове.

– Да, Сашка. Ты права, не получится. Любовь такая странная и жестокая штука. Если бы раньше… Нет, и раньше ничего бы не вышло… Это не от нас зависело. А жаль.

– Да. Давай дружить?

Сашка! – Глеб поцеловал меня в волосы. Как-то по-отечески или по-братски. Потом взял мое лицо в ладони и заглянул в глаза. – Сашка, если тебе надо будет кого-то убить, передвинуть шкаф, бабушку на дачу отвезти – я всегда к твоим услугам. Любое желание. Можешь на меня рассчитывать. Ты мудрая девочка. И ты мне очень нравишься. Я желаю тебе счастья. Пока.

– И я тебе. Пока.

Он отпустил меня и пошел в противоположную сторону. Судя по походке, куда глаза глядят.

А мне на трубку позвонил отец и сказал, что они приехали. Он сидит дома, а мама пошла в магазин. Купить чего-нибудь к ужину. Но она сладкого не купит ни за что, а ему так хочется сладенького! И еще он привык, что по вечерам я дома, и скучает. Поэтому папа звал меня в гости и просил прихватить по дороге тортик. Я купила в немецкой кондитерской и тортик, и булочки со сливками и поехала к родителям. У них и останусь ночевать, потому что оставаться сегодня наедине с собой я не в силах.

По дороге мне позвонила Александра Петровна и сообщила, что ремонт в салоне завершен, завтра к двум часам закончат убирать и, если я не забыла, что мой отпуск кончился, она меня ждет на работе. Мадам была несколько язвительна. Я действительно забыла, что мне надо было ей позвонить. Немудрено! Мне столько всего на голову свалилось! Значит, завтра на муки. Потом позвонили из издательства и просили подъехать. Я сказала, что могу с утра, часов в одиннадцать. На том конце трубки застонали, но согласились. Видимо, мой невидимый собеседник был совой и его утренние часы предназначались исключительно для сна.

Что ж, с любовью мне сегодня здорово не везет, зато с работой!.. Этим и утешусь, если получится. Дома у родителей я отключила мобильный телефон. Все, кто нужен, мне уже позвонили, больше я никого не хотела слышать.

Я проснулась оттого, что мама и папа собирались на работу. Мне постелили в проходной комнате на диване, и теперь родители ходили мимо меня туда-сюда, разыскивая разные нужные вещи, которые, как водится, лежали в гостиной. Папа с мамой уже отвыкли, что я ночую в этом доме, и поэтому они то шепотом, то в полный голос выясняли, кто и что куда положил. На какое-то мгновение в моей сонной голове мелькнула мысль, что я проспала в институт, вот уже все уходят, а я еще валяюсь, но потом вспомнила, что уже «большая» и ни в какой институт мне не надо. А надо в издательство. И проснулась я вовремя… Я потянулась, встала и пошлепала на кухню.

Мама варила кофе. Она только поставила турку на огонь и внимательно за ней наблюдала. Рядом на сковородке шипела яичница с помидорами, а на столе стояла тарелка с очищенным грейпфрутом. Для мамы. Вчерашние булочки и кусочек торта тоже стояли на столе. Папа любил плотный завтрак.

– Привет, мам, доброе утро.

– Доброе утро, Сашуля. Хотела тебя будить, ты вчера говорила, что тебе надо в издательство?

– Да, надо. Только зайду домой переоденусь.

– Сначала позавтракай. Тебе яичницу или фрукты?

– Яичницу.

– Я так и подумала. Иди умывайся.

Я быстро собрала диван, аккуратно сложила и убрала на свою полочку в шкаф пижаму. У меня была полочка, а вернее, отделение в шкафу в родительском доме. Это мой дом, я могу прийти в любую минуту, здесь у меня есть тапочки, пижама, халат, их никто, кроме меня, не носит. Здесь мои книги, за исключением самых любимых, я и зарегистрирована по этому адресу.

Начищая зубы моей персональной щеткой, подумала, что, имея красавицу мать, не люблю, когда меня называют красавицей. Очаровательной, милой, умной – да. Но красавицей… Мне приелись холодные и отрешенно-красивые лица девушек, мелькающие на экранах телевизоров. Как правило, красота – это единственный капитал и, увы, единственное содержание человеческой особи женского пола с длинными ногами и размерами 90-60-90. Плюс хватка и стервозность.

Не знаю, каково с ними мужчинам, но у меня от разговоров «красавиц» просто скулы сводит. Хотя мужики в этом плане не слишком притязательны. Я ничего не имею против красоты, как таковой. Есть лица, которые так прекрасны, что и ума не надо. Но в основном… не помешало бы. А еще мне кажется, такие слова, как «красотка», «красавица», в наше время приобрели оттенок профессии. Красота стала образом жизни и, что самое печальное, товаром. Хотя, если читать классику, так было всегда. «Ярмарки тщеславия» испокон веков не закрывались. Женщины использовали свои внешние данные для завоевания места под солнцем с сотворения мира, и ничего с этим поделать нельзя. Наше время всего лишь отличается цинизмом и вульгарностью. И только.

Мы мило и по-семейному позавтракали, и я побежала домой переодеваться и краситься. Мне хотелось «выглядеть». Во-первых, сегодня мне покажут, какие они будут, мои книжки, а во-вторых, надо на работу, а там… Даже думать не хочется о вчерашней встрече, плохо делается от одной мысли, что я увижу холодные теперь глаза Аристарха. Глеба снесло взрывной волной страсти… Катерина улетела… Некуда кинуться за утешением.

В издательстве меня встретили приветливо. Похвалили, обласкали. Заставили расписываться и одобрять. Не знаю, как другим авторам, а мне мои творения показались просто диво как хороши. Что-то подобное, наверное, чувствует мать, когда ей показывают ее первенца. Никто не в состоянии переубедить женщину в том, что она произвела на свет чудо. Даже если ей покажут парочку крокодилов в памперсах. Все равно они будут самые лучшие: самые зеленые, самые пупырчатые. Когда я вдоволь налюбовалась, обсудила детали с редактором, меня попросили подняться в кабинет к шефу. Его за глаза называли «папиком». «Папик» восседал в кресле, но при виде меня галантно привстал. Отец Андрея еще при первой встрече показался мне красивым мужчиной. Сейчас я смогла разглядеть его внимательнее. Да, безусловно, хорош. Моложе моего отца, другой типаж, более крепкого телосложения, по манерам более вальяжен. Я поймала себя на том, что чересчур пристально его рассматриваю. Похоже, я уже вошла в «режим поиска». Нам принесли кофе. Мой издатель поинтересовался, как идут дела в работе над «Дневниками ведьмы», я ответила, что неплохо и, возможно, я закончу в срок, если придумаю финал. Михаил Александрович немного помялся и, наконец, перешел к тому, что его волновало гораздо больше, чем мои произведения…