«Джорджи» вроде бы был довольно любезен. Он поприветствовал свою невесту, помог ей подняться из глубокого реверанса и поцеловал ее. Лорд Мальмсбери, который сопровождал принцессу, наконец позволил себе расслабиться: все, вопреки его ожиданиям, прошло не так уж плохо…

Но в следующую же минуту он чуть не задохнулся от ужаса: «Джорджи» сначала подверг свою невесту унизительному осмотру, потом, внезапно отвернувшись от нее, обратился к посланнику:

– Дайте мне коньяка, Мальмсбери! Пить хочу!

– Но… Ваше Высочество… Может быть, подать Вашему Высочеству стакан воды?

– Вы с ума сошли? Мне нужен коньяк!

Он залпом выпил порядочное количество крепкого напитка, затем, даже не поглядев в сторону невесты, удалился, бросив через плечо:

– Спокойной ночи, господа! Я иду к королеве!

– Господи! – воскликнула ошеломленная Каролина. – Скажите, он всегда такой… неприятный?

– Н-нет, Ваше Высочество, конечно же, нет! – заторопился Мальмсбери. – Принц сейчас страшно озабочен… нездоровьем королевы, его матери… Не нужно на него за это сердиться!

– В любом случае он кажется мне слишком жирным! – решительно объявила девушка. – Он вовсе не похож на все портреты, которые мне присылали! Он совершенно ужасен!

Расстроенный чуть ли не до слез, слишком чувствительный Мальмсбери не без ностальгии вспоминал о дорогом его сердцу посольстве в Санкт-Петербурге. Хорошо бы туда вернуться еще до свадьбы… Русских, конечно, почти не коснулась цивилизация, но они просто ангелы по сравнению с английской королевской фамилией…

Бракосочетание, состоявшееся три дня спустя в часовне Сент-Джеймса, было еще более скандальным. Каролина, в великолепном свадебном наряде, увешанная бриллиантами, явилась во всем блеске, показывая, насколько серьезен и ответственен для нее этот торжественный момент. «Джорджи» предстал перед алтарем с застывшим одурманенным взглядом, да и походка его оставляла желать лучшего, ибо он явно пошатывался.

Отъезжая от своей личной резиденции в Карлтон Хаузе, он поведал сопровождавшему его в карете другу, лорду Муара:

– Ничего не могу поделать, Муара! Никогда я не полюблю ни одну женщину так, как люблю эту Фиц-Герберт! И вот теперь я потерял ее!

– Не стоит так расстраиваться, Ваше Высочество! Мария Фиц-Герберт вернулась в Англию. Она скрывается в своем брайтонском доме, но… вы можете повидать ее, когда захотите…

– Ты думаешь?

– Да я в этом абсолютно уверен!

«Джорджи» залил хорошую новость солидным количеством виски. Бутылка на всякий случай всегда имелась в одной из стоявших в карете дорожных сумок. Потому лицо его и приобрело к моменту религиозной церемонии то рассеянное выражение, которое с огромным удивлением отметил про себя каждый из собравшихся. Бедная Каролина со слезами на глазах смотрела, как этот захмелевший толстяк рядом с ней то встает на колени, то поднимается, будто не до конца ожившая статуя. Он с трудом, да и то только после того, как его хорошенько встряхнули, произнес традиционные для обряда слова. Во взгляде ее ужас смешивался с глубокой печалью.

Первая брачная ночь доказала, что жизнь этой семьи будет адом. Мало того, что «Джорджи» явился к новобрачной пьяным в стельку, так еще и сама новобрачная чувствовала себя одной ногой на том свете. Услужливая придворная дама леди Джерси напоила ее каким-то зельем, якобы для того, чтобы придать ей мужества, а на самом деле отнявшим последние силы. К утру принц Уэльский продолжал испытывать по отношению к молодой жене все такое же отвращение, а она по отношению к нему – все тот же ужас. И отныне жизнь принцессы превратилась в истинный кошмар.

«Джорджи» не менял своих привычек. Он продолжал собирать друзей на ужины, еще больше, чем всегда, напоминавшие оргии, и заставлял жену присутствовать на этих сборищах. Ей приходилось с напускным безразличием наблюдать, как ее муж пьет из одного стакана с леди Джерси, какие вольности позволяет себе ее супруг с этой придворной дамой, как охотно он дарит своей любовнице драгоценности, принадлежащие жене. Леди Джерси не стеснялась вскрывать приходившие принцессе или написанные принцессой письма, особенно те, что она адресовала своим родственникам, и относить их своему любовнику, который открыто насмехался над ними в компании собутыльников.

Вскоре принцесса позабыла о мудром совете многоопытного лорда Мальмсбери помалкивать. Существуют же все-таки границы терпения! А у Каролины был довольно злой язык, и она не преминула этим воспользоваться, находя с редкой ловкостью и завидным постоянством выражения, в наибольшей степени выводящие из себя ее мужа. К леди Джерси она тоже стала относиться именно так, как заслуживала наглая выскочка. Особое удовольствие Каролине доставляло позлословить с Марией Фиц-Герберт насчет любовниц своего мужа и поднять их вместе с нею на смех. Саму Марию она между тем называла не иначе как «жирной белобрысой теткой за сорок»… Семейная жизнь складывалась хуже некуда!

Какими бы невероятными ни казались интимные отношения между супругами, принцесса Уэльская оказалась беременной. Она возлагала большие надежды на появление ребенка, думая, что его присутствие, может быть, заставит отца перейти к более умеренной, а то и вполне почтенной жизни. К несчастью, «Джорджи» имел по этому поводу совершенно другое мнение. И когда 7 января 1796 года Каролина произвела на свет божий девочку, которую назвали Шарлоттой, любящий супруг решил, что на этом все его обязанности по отношению к жене выполнены. Принц Георг медленно выздоравливал от тяжелой болезни, которой был обязан в равной степени как собственной невоздержанности, так и бурной наследственности. Он очень опасался, что не переживет очередного приступа, – настолько, что даже составил завещание, в котором официально признавал свою женитьбу на Марии Фиц-Герберт.

«Я оставляю все свое имущество моей дорогой Марии Фиц-Герберт, моей возлюбленной супруге. Несмотря на то, что законы моей страны не позволяют ей официально носить мое имя, она стала моей женой перед богом и всегда будет в моих собственных глазах единственной законной супругой.

Я прошу также похоронить меня настолько скромно, насколько возможно. Я желаю, чтобы портрет моей возлюбленной супруги Марии Фиц-Герберт и после моей смерти покоился на моей груди. Я носил его – близ сердца – в течение всей моей жизни. Я также прошу мою возлюбленную Марию, чтобы мой гроб впоследствии был упокоен рядом с ее гробом.

Подходя к концу этого бренного существования, я не вижу для себя иного долга, как послать последнее „прости“ той, которая в течение всего долгого времени, пока длился наш союз, была для меня единственной радостью. Следовательно, я говорю это последнее „прости“ моей Марии, моей жене, моей душе, всей моей жизни…»

Это душераздирающее прощальное письмо было переписано в трех экземплярах. Георг сохранил у себя оригинал, одну копию отослал королю в запечатанном конверте с надписью «открыть после моей смерти», а другую отдал лорду Муара. Затем, успокоившись насчет того, что с его кончиной все улажено, и твердо решив еще какое-то время пробыть на этой грешной земле, он написал Каролине. Он объявлял жене, что в будущем намерен рассматривать их союз не иначе как «спокойное и приятное знакомство, в котором… каждый остается при своих интересах». Все это означало полный разрыв всяческих отношений.