– Проклятый остров! – не помня себя, орал Филип. – Нищие, мафиозные, надутые аристократишки. И мой сын предпочитает его своей великой стране.

– Это не так, – снова вмешалась Аннализа. – Бруно любит Сицилию, потому что это и его земля. Но он превозносит ее до звезд, потому что ты это отрицаешь! Ни разу не дал ему навестить родной дом. Мой отец вынужден был пересечь океан, чтобы обнять своего единственного внука!

– И еще не раз придется, если захочет снова его увидеть! – Филип угрюмо стоял на своем.

– Значит, Бруно будет по-прежнему мечтать о запретном плоде, – Аннализа одним духом выпила оставшееся вино и в тот же бокал налила себе виски. Уже не первый год она хваталась за алкоголь, как за якорь спасения, в надежде найти в нем забвение. – Бруно устал слушать, – продолжала она, – как ему постоянно твердят, что он американец. Конечно, он американец. Как и все его друзья. Но его этим американским гражданством жгут, как клеймом, – Аннализа в гневе напоминала самого барона Монреале.

– Мама, не надо так, – в такие минуты Бруно любил мать еще сильнее, чем всегда, и теперь крепко обнял ее весь в слезах.

Филип и Аннализа давно уже начали бы процедуру развода, но этого не позволяло их католическое воспитание. В семействе Брайан разводы были не приняты, хотя во многих случаях причин для расставания было больше, чем для сохранения брака.

– Ну вот, теперь спектакль в полном разгаре, – с горечью заметил Филип, увидев, что жена тоже плачет. Слезы Бруно и Аннализы заставили его почувствовать невыносимую тяжесть его собственного безумия, давящую маску жестокости, которую он надевал, чтобы скрыть одолевавшие его страхи. Конечно, у него были все основания, чтобы прийти в бешенство, и у Аннализы, вероятно, тоже, но Бруно уж точно страдал без вины. Как бы он хотел, чтобы этот дурацкий разговор о Сицилии вовсе не начинался! В нем заговорила кровь отца и деда, он впал в ярость и повел себя, как непоследовательный и безрассудный ребенок.

– Было бы неплохо, если бы ты его закончил, – Аннализа пила не переставая, и это был грозный знак.

– Прости меня, Аннализа, – тихим, подавленным голосом произнес Филип. – И ты тоже, Бруно.

Он поднялся и вышел в сгущающийся сумрак.

Джордж, застигнутый врасплох семейной сценой, выдержал ее с невозмутимостью постороннего, но теперь встал и подошел к невестке и племяннику.

– Концерт окончен, – сказал он, протягивая мальчику свой носовой платок. – Давайте перейдем на другую программу.

– Спасибо, Джордж, – Аннализа понимала, что занятая деверем позиция невмешательства – это единственный возможный выбор, не позволяющий спору перерасти в скандал. Джордж глубоко уважал Филипа, признавал его способности, но терпеть не мог его деспотизма.

Бруно вытер глаза и с шумом высморкался.

– Спасибо, дядя Джордж, – поблагодарил он, мудро решив держать при себе свое мнение о поведении отца.

– Ладно, малыш, – улыбнулся Джордж. – Твой отец извинился, а для Фила это не так уж и мало. Будем считать, что вечер только начался. Мы еще можем провести его с толком.

Послышался шум отъезжающего автомобиля, и тут же «Бьюик» Фила прокатил по аллее к выходу.

– Фил возвращается в Сан-Франциско, – объявила Аннализа. В ее голосе не было ни сожаления, ни беспокойства: не в первый раз муж бросал их одних после очередного скандала.

– Значит, на ближайшее время покой нам обеспечен, – подытожил Джордж.

– Спасибо, Джордж, – растроганно повторила Аннализа. – Давайте все попробуем немного успокоиться.

– Что ты скажешь, дядя Джордж, насчет прогулки верхом к саду Джонсона? – предложил Бруно, уже позабыв об отцовской вспышке.

– А потом поплаваем в бассейне, идет? – завершил программу Джордж. – Его только что вычистили и залили, надо открыть сезон.

Он улыбнулся Аннализе добрыми голубыми глазами, напоминавшими ей о другом, далеком, но незабываемом взгляде.

Бруно прыгал вокруг них с радостным криком.

– Отличный план, – сказала Аннализа, – но сейчас прошу к столу.

Это был вкусный, легкий и необыкновенно шумный ужин. На стол были поданы нежнейшие креветки, крабы и омары. Невозмутимый Уолтер налил в бокал Бруно капельку чудесного «Сильванера», и ему разрешили выпить.

Потом они проехались легкой рысью по шоссейным дорогам и внутренним тропинкам между виноградниками до самых садов Джонсона и вернулись домой, чтобы завершить вечер в бассейне. Ночной воздух был тих, полная калифорнийская луна освещала им дорогу. Мужчина, женщина и ребенок, казалось, опьянели от счастья. Бруно решил, что даже во время рождественских праздников и в день рождения ему не было так весело. Аннализа, возбужденная шотландским виски, смеялась до слез самым безыскусным шуткам, а Джордж изображал известных комиков, заставляя Бруно покатываться со смеху.

«Господи, как они хотят быть счастливыми», – подумал Джордж, и тут его осенило, что все втроем они будто созданы, чтобы им было хорошо вместе.

Они разделись в купальной кабине, установленной на северной стороне бассейна, ярко освещенного лампами дневного света.

Огромная чаша бассейна переливалась аквамариновыми отблесками. Вокруг были расставлены широкие бамбуковые диваны с мягкими голубыми подушками. При бассейне был оборудован отлично укомплектованный бар.

– Как здорово не спать допоздна! – крикнул Бруно матери из своей раздевалки. – Никогда в жизни я так не веселился!

– Смотри, Бруно, – ответила Аннализа, – пусть это будет наш секрет, и пусть никто о нем никогда не узнает, – тут она спохватилась, что учит его обманывать, и ей стало неловко.

Она вполголоса поделилась своими сомнениями с Джорджем, когда все они вышли к бассейну.

– Это всего лишь небольшая ложь во благо, – утешил он невестку.

– Я хочу пить. Давай выпьем немного перед заплывом, – предложила Аннализа. Она уже выпила много больше, чем следовало, но считала, что для поддержания иллюзии этого недостаточно.

Джордж не стал спорить, хотя у него были к тому веские основания, и решил дождаться другого случая поговорить с ней о том, что его тревожило.

– Мама! Дядя Джордж! – торопил их Бруно.

Они прыгнули в теплую воду и принялись играть, как дети. Раз или два тела мужчины и женщины случайно соприкасались, но тотчас же отдалялись друг от друга. Аннализа почувствовала давно забытую блаженную истому, и Джордж ощутил дрожь наслаждения, какой прежде не вызывала у него ни одна женщина. Однако разум подсказывал необходимость держаться на безопасном расстоянии.

Джордж был умным и обаятельным молодым человеком, вызывал восхищение у всех знакомых женщин, но ни в одну из них ни разу не влюбился. У Филипа, хранителя семейных устоев, это вызывало осуждение. Теперь он подумал, что старший брат, может быть, был не так уж не прав. Они вышли из бассейна, роняя капли воды и потоками излучая радость. Ласковый ночной ветерок обвевал их разгоряченные тела. Воздух под серебристым пологом неба был теплым: долина, цепью гор защищенная от океанских ветров, ждала скорого наступления лета.