litbaza книги онлайнРазная литератураОт Берлина до Иерусалима. Воспоминания о моей юности - Гершом Шолем

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 57 58 59 60 61 62 63 64 65 ... 84
Перейти на страницу:
Рудольф Халло, отсюда и понятно, что он очень обрадовался моему приезду. Настоящей звездой Семинарии был, вопреки ожиданию, не столько Мартин Бубер при всех его переполненных слушателями курсах, как – великая находка Розенцвейга – химик Эдуард Штраус, с которым если кто-то и мог сравниться, то не в еврейских кругах, а разве что среди приверженцев какого-то движения христианского Пробуждения. На его библейских занятиях было не протолкнуться, это были не уроки «книжника» в традиционном понимании, а некие проповеди Пробуждённого, произносимые через него самим Духом. На сектантском языке христианства это можно было бы назвать пневматической экзегезой, и я до сих пор не могу сказать, записывал ли кто-то его речи, поскольку говорил он всегда очень спонтанно. Слушателей его речь гипнотически охватывала магическим кругом, и атмосфера была соответствующей. Кто не поддавался этой магии, тому оставалось держаться в стороне. Так произошло и со мной. Штраус, который не говорил на иврите и не был знаком с еврейской традицией толкования, тем не менее представлял редкий случай еврейского пиетиста, хоть и не связанного с еврейской традицией. Он воспринимал иудаизм как некую духовную церковь, и именно этот аспект, нашедший отражение в его вышедшей сразу после войны книге «Иудаизм и Сионизм», направленной против сионизма, я находил неудобоваримым. Непосредственное знакомство с этим сочинением сразу же вынесло меня за пределы подобного рода сектантского иудаизма.

Мои собственные курсы, если возможно дать им какое-то определение, почти во всём были полной противоположностью подходу Штрауса. Я читал в ограниченном кругу слушателей самые значительные места, выбранные внутри однозначно интерпретированных оригиналов. Это были мистические, апокалиптические и повествовательные источники – такого рода, которые в первую очередь наталкивают на экзегезу в пневматическом ключе. По утрам с восьми до девяти, пока д-р Френкель не начинал свой врачебный приём, мы читали «Мидраш ха-Неелам» – пояснения «Зоара» на Книгу Руфи. Среди моих учеников были Шломо Дов Гойтейн, Нахум Норберт Глатцер, Эрнст Симон и Эрих Фромм, который в то время был ещё правоверным сионистом и членом студенческой сионистской организации. С несколькими другими я читал библейскую Книгу Даниила, этот первый дошедший до нас апокалипсис в еврейской литературе, и несколько рассказов Агнона. Самому Агнону это доставило огромное удовлетворение. В то время он ещё не привык к тому, что его труды читают в школах.

Помимо еврейской Семинарии в среде молодых учёных было на виду ещё одно замечательное учебное заведение. Это был еврейский санаторий в Гейдельберге, прозванный острословами «торапевторий», детище твёрдого психоаналитика Фриды Райхман, кузины Мозеса Маркса и Эстер Агнон[198]. Здесь культивировалась Тора в сочетании с терапией фрейдовской парадигмы. Некоторые из моих лучших учеников и их ровесников из кругов сионистской молодёжи, как Симон, Фромм и Лео Лёвенталь, наиболее острые мыслители с понятными амбициями проходили анализ у знаменитой Фриды Райхман. Сам я об этом знал немногое, так как наши дружеские беседы вращались, естественно, вокруг других предметов – мы говорили о будущем иудаизма, о перспективах еврейского возрождения на Святой Земле или в диаспоре, о наших возможных взаимоотношениях с галахой, отношениях, которые в те дни заботили многих и меня в том числе, несмотря на мои сомнения и отрицание каких-либо перспектив иудаизма в диаспоре. Уже после иммиграции я узнал, что все, кроме Симона, а с ними и сама фрейдистка-аналитик, вдоль и поперёк проанализировали ортодоксальный иудаизм, что в конце концов и привело к закрытию торапевтория. Фромм женился на своём психоаналитике и стал одним из первых, кто сделал попытку соединить учения Фрейда и Маркса. От сионизма он отказался, и когда четыре года спустя я снова встретил его в Берлине, впервые выехав тогда из Палестины для изучения каббалистических рукописей, он был восторженным троцкистом и с высоты своей новой веры выражал сожаление, что я впал в мелкобуржуазный сионистский провинциализм. На этом наши отношения закончились, и я не следил за его многочисленными трансформациями в течение следующих пятидесяти лет. Наша последняя встреча в 1949 году также оказалась неудачной.

Агнон жил тогда недалеко от Франкфурта в Хомбург-фор-дер-Хёэ, городе, привлекавшем его не только своим живописным видом, но и, как он часто говорил, старинными ивритоязычными книгами, появившимися там 300 лет назад (“po, Homburg le-gabei H”h[199]”, как стояло на титульных листах). В те времена великой инфляции Хомбург и правда был одним из крупнейших центров ивритской литературы. Из-за инфляции жизнь в Германии, и особенно в маленьких городках, стала невероятно дешёвой для людей, которым начисляли гонорары в твёрдой валюте, что прямо или косвенно повлияло на виднейших израильских писателей, поэтов и мыслителей, поселившихся там на два-три года, если не меньше. Там я встретил Хаима Нахмана Бялика, этого ещё непревзойдённого светоча еврейской поэзии, абсолютно гениального собеседника, стареющего Ахад ха-Ама и Натана Бирнбаума, который отвернулся от сионизма и вступил в «Агудат Исраэль» (став престраннейшим членом, каких только знала эта клерикально-политическая организация). Вокруг этих людей собрались выдающиеся умы российского еврейства, их окружила заботой Шошана Персиц, дочь банкира, жена банкира и видная покровительница ивритской культуры, основательница издательства «Оманут»[200]. Таково было блестящее общество, которое можно было застать сначала лишь в довоенной России, а потом в Израиле.

Рыночная площадь в Хомбург-фор-дер-Хёэ. Нач. ХХ в. Почтовая открытка

Агнон чувствовал себя в этом кругу как дома, и три года, проведенные им в Хомбурге, были из самых счастливых в его жизни. Это был человек, открытый миру, полностью поглощённый своей работой. Рассказы и повести следовали друг за другом, и он много рассказывал мне о своём великом романе «Би церор хе-хайим» («В сонме живых»)[201], его художественной автобиографии, где он подводил итог своей юности. Никогда больше я не видел его со столь распустившимся сердцем, столь лучистым и переполненным своей гениальностью, как в те дни. Особенно близко он сошёлся с Бяликом, таким же, как он сам, великим мастером беседы, так что оба они взаимно вдохновляли друг друга. Агнон часто уезжал во Франкфурт, чтобы купить старые книги на иврите, которые были доступны в большом количестве, и я также часто ездил в Хомбург трамвайным маршрутом 25, сохранившимся и по сей день, теперь под номером А2, и проводил с ним вечернее время. Агнон познакомил меня с людьми этого круга и водил меня на прогулки с Бяликом за несколько вёрст, и Бялик отнёсся ко мне, единственному «йекке» в этой компании, очень дружелюбно. Немецкий еврей, владеющий ивритом и читающий каббалистические книги, – такого он ещё не встречал и потому

1 ... 57 58 59 60 61 62 63 64 65 ... 84
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?