Мы сохраняли торжественное молчание, пока за Горыхрычем не захлопнулась дверца. Тогда я встревожено поинтересовался:

– Дед, а где ты подхватил стригущий лишай? Это же заразно!

Дима повалился на руль в приступе кашля. Йага его вовремя перехватила за плечи, иначе вряд ли я удержал бы истеричный хохот клаксона.

Горыхрыч что-то жалко простонал, обхватив голыми пальцами голову с нетронутой шерстью. От плеча до кистей на руках кое-где остался курчавый, светло-русый, как волосы Димы, подшёрсток. Такие же прихотливые островки оттеняли розоватый цвет ног и виднелись в вороте майки, разрезанном ножницами.

– Йетить тя! – выдавил дед. – Это не лишай. Это депилятор. А тебе, Йаганна, не прощу этакого издевательства до конца века.

Дима сполз под сиденье:

– Депилятор! Я больше не могу!

– А что? – невозмутимо отозвалась Йага. – Хорошая штука. Спасибо хозяйке этого дома – запасы знатные.

– Да лучше бы я побрился, ровнее было бы, – стонал Горыхрыч, ощупывая морду с полысевшими щеками. Только на подбородке торчал клок длинной шерсти. – Чтоб тебе самой полысеть на старости лет! И так же чересполосицей!

– Тебя просили не дёргаться и не прикрываться мебелью. Весь дом разворотил! И придержи язык, Змей. Или забыл, что проклятья всегда бьют проклинающего в два раза сильней? Да, я ещё дезодорант прихватила. Подмышками-то у тебя не побрито.

Йага потрясла баллончиком. Прыснула, нацелив на деда, и мы с ним взревели хором:

– Убери эту гадость!

Двери пришлось срочно распахнуть – такой ужасный, круживший голову химический запах разлетелся по салону. На стекло брызнули фонтанчики слёз. Наверное, это и есть баллончики со слезоточивым газом, – подумал я, запуская дворники.

Под ругань и проклятия я подъехал к воротам.

Дима покричал Сергея. Охранник из каптёрки не вышел. И студент, чертыхаясь – где, мол, носит раззяву, придётся теперь самому ворота открывать – выскочил из машины и скрылся в будочке у ворот.

Створки медленно поползли в стороны.

Наверное, благодаря дремавшему где-то во мне четвёртому уровню Ме, я почуял беду. Прежде, чем щель ворот разошлась на аршин, я захлопнул двери, поднял стёкла и уплотнил шкуру.

Тут же хлестнули пули: за воротами тоже не стали дожидаться, когда они откроются полностью.

Я двинулся вперёд. Если неведомые враги ворвутся – огороженный бетонными стенами двор превратится в ловушку. Но за порог не выехал, лишь высунул нос и порадовался, что Дима не выскочил из каптерки под обстрел. Стреляли из бронированного «форда», похожего на тот, что я видел на берегу Камы.

Дед вдруг открыл дверцу:

– Гор, прикрой меня крыльями.

Я тут же растянул задние дверцы поперёк ворот. Должно выглядеть чудовищно. Но напавшие продолжили обстрел – наверняка были знакомы с Ларикой и не упали в обморок от шока.

Гиганская фигура полуголого орангутанга в два прыжка подлетела к каптёрке. Из будочки грянули выстрелы. На мощёной дороге задымились чёрные капли – дед не нарастил броню. Да и откуда, если его обрили? Волосяной покров он умел делать такой проволокой, что любая пуля застрянет, а теперь он беззащитен, благодаря Йаге.

Дверь лопнула под дедовым кулаком, и выстрелы стихли.

Дед даже заходить внутрь не стал: не поместился бы. Протянул обе лапы и вытащил связанного Диму с заклеенным какой-то прозрачной лентой ртом и охранника Серёгу, так и не выпустившего пистолет. Болтавшаяся рука охранника поднялась. Дед, разворачиваясь, случайно хлопнул его головой о кирпичную стену каптёрки, и тело в защитном комбинезоне обмякло.

Мне надоел свинцовый дождь из «форда», не думавший утихать. Идиоты. Неужели не видят, что мне свинец – как гусю вода? В этот момент над приоткрытой дверцей вражеской машины появилось нечто покрупнее автоматного ствола. Мне сразу не понравился этот массивный кукиш с утолщением на конце, и я выпустил плазмоид, целя между колёс противника.

Аккуратный взрыв – и «форд», подскочив сажени на полторы, провалился в образовавшуюся воронку. Его дверцы, разумеется, заклинило. В военном деле главное – точный расчёт.

Дед уже погрузил Диму и забрался сам, умудрившись поместиться на заднее сиденье вместе с охранником.

Я снял блокаду ворот, вернув дверцам нормальный размер, и проехал по крыше провалившейся бандитской машины. Едва «Хонда» выехала из ворот, они начали закрываться.

– Автоматика, – пояснил Дима, с которого Йага уже содрала прозрачный кляп вместе с полоской небритой щетины. Он прикоснулся к окровавленному лицу, поморщился. – Скотчем заклеил, гад. Зря я не побрился, времени пожалел. И депилятор кончился…

Дед зычно расхохотался, и пришедший было в себя охранник снова потерял сознание.

Мы нашли укромный закоулок с пустырём. Йага занялась врачеванием и окуриванием пострадавших дымом с запахом жжёной кости. Досталось, в основном, Диме. Горыхрыч попросту залепил рану на плече рыжей глиной и сообщил, что и так сойдёт до первой мимикрии. К угрозе столбняка и заражения крови он отнёсся философски: зараза к заразе не пристанет.

Выглядел он плохо побритым великаном. Волосы перестали с него осыпаться, и он то и дело с сомнением дёргал короткую бородку, ещё державшуюся на лице, и ерошил волосяной покров на голове – не облысел ли для полного позора. Йага оказалась не так коварна: голову пощадила.

– Ну что, человече, – приступил он к допросу пленника. – Сам скажешь, как до предательской жизни дошёл, или пытать будем?

Охранника со связанными крапивной верёвкой руками и ногами привалили к сосне. Опять же, Йага постаралась сплести путы, проявив свойственный людям садизм. Мужик снова попытался изобразить глубокий обморок, но Йага предложила в качестве припарки раскалённый кирпич, служивший алтарём для колдовского обряда заговаривания ран. Пленник вытаращил глаза.

– Я буду кричать!

К слову, он и без того вопил, не переставая.

– Ори, – щедро предложил дед, голыми руками поднял дышащий жаром кирпич и, взвесив в ладони, даже не поморщился. – Но недолго.

Мужику стало дурно.

– К-к-к-то вы? – прошептал он на пределе слышимости.

– Милый, – пропела Йага, – сейчас вопросы задаём мы, а ты отвечаешь, как примерный мальчик. Итак, у кого ты подрабатываешь Иудой?

Наш пленник оказался кладезем сведений. Выяснили мы между делом и то, что в наши ряды побратимов затесался отчаянный лгунишка. Особняк, где мы побывали, был его родным домом. Мы могли бы и догадаться, если б лучше знали обычаи людей. Порозовевший Дима упирался: мол, это не его родной дом, а отчима, и сам он снимает квартиру в Москве, и плевать хотел на особняки.

Охранник несколько оживился:

– Да он вообще изоврался. Матери лапшу вешал, что учится, а мы знаем, как он учился – его никто на курсе в лицо не знает, ни разу не видели. Из Гнесинки его не выперли только из-за поклонов, да пухлых конвертов отчима.