То, что сегодня встречается как желаемое исключение (заметим, что ответ обвиняемого в «Нюрнбергском процессе» — это скорее «ход» режиссера, чем реальный поступок бывшего нациста), должно стать естественной нормой у людей будущего. «…При человеческих отношениях наказание действительно будет не более как приговором, который провинившийся произносит над самим собой… В других людях он, напротив, будет встречать естественных спасителей от того наказания, которое он сам наложил на себя…» [Маркс и Энгельс. Соч., 1955, т. 2, с. 197].

Психика человека — продукт человеческой истории, его социального бытия. Она дважды детерминирована системой общественных отношений, потому что человек вырастает в общественной среде и потому что он присваивает опыт предшествующих поколений. Но преемником и носителем этих социальных влияний является материальный телесный орган — мозг, который работает по присущим ему законам, доступным познанию не менее других законов природы. Чем полнее и глубже мы познаем законы нашего собственного поведения, тем эффективнее окажутся средства формирования и совершенствования личности, методы обучения, воспитания и перевоспитания. Подобно другим достижениям науки успехи человековедения могут быть использованы и в прогрессивных, и в реакционных целях: для гармонического развития духовно богатой, творчески активной личности или для массового производства живых роботов.

Будем оптимистами и ограничимся только первым вариантом. Не таит ли и он потенциальной угрозы дальнейшему развитию цивилизации? Что если психологи будущего станут с самыми лучшими намерениями формировать идеальных людей в соответствии с исторически ограниченным представлением авторов об этом идеале? А потом выяснится, что идеал-то несовершенен, что в «модели» гармоничного человека предусмотрено далеко не все? И пойдут по миру идеальные люди, не выдерживающие испытания Будущим…

Скажем прямо: такая опасность человечеству не грозит. Не грозит потому, что природой наложен запрет, подобный запрету на изобретение вечного двигателя или на определение скорости электрона одновременно с его положением на орбите. Этот запрет — наличие сверхсознания, принципиальная невозможность произвольного вмешательства в механизмы творческой деятельности мозга. Человека можно лишить жизни или рассудка, но полностью запрограммировать его мышление и его поведение нельзя. И в этом, материалистическом смысле его психика обладает свободой развития, которую можно устранить разве что вместе с жизнью.

Итак, сверхсознание есть особый механизм высшей нервной (психической) деятельности, с помощью которого биологическая, а затем социальная эволюция «сняла» противоречие между объективной детерминированностью человеческой психики и необходимостью субъективно ощущаемой свободы выбора как обязательного условия развития личности, обогащения и возвышения присущих ей потребностей. По своему функциональному назначению этот механизм может быть сопоставлен с ролью мутаций в прогрессивном развитии живой природы от простого к сложному, имея в виду не лучшее приспособление к внешней среде, не повышение устойчивости (способности к самосохранению), но такое усложнение внутренней организации, которое позволяет живым существам осваивать новые, ранее недоступные сферы окружающего мира.

Уже на этом уровне возникновение принципиально новых живых существ с возросшими и расширившимися функциональными возможностями являет нам синтез детерминизма и свободы. Процесс биологической эволюции в одно и то же время «несвободен» по отношению к естественному отбору и относительно «свободен», независим от среды, в смысле изменчивости, вариабильности, новизны подлежащего отбору материала.

По справедливому утверждению К. А. Тимирязева, творческая деятельность мозга подобна «творчеству природы». Эта деятельность несвободна по отношению к действительности, ибо она должна быть адекватным, объективно верным отражением действительности, независимо от того, идет ли речь о научных теориях или о произведениях искусства. Вместе с тем только известная свобода процесса формирования научных гипотез и художественных замыслов от давления ранее накопленного опыта создает возможность развития и совершенствования человеческой культуры.

Наконец, на уровне социального поведения человека мы еще раз встречаемся с диалектически противоречивым единством детерминированности и свободы. Поведение человека, принимаемые им решения, его поступки в решающей мере детерминированы условиями его индивидуального развития, его воспитания, включающего всю сложную совокупность исторических, экономических, классовых, национальных и т. п. факторов. Социальные требования к субъекту не только многообразны, но и противоречивы: семья может требовать одно, ближайшее окружение (неформальная референтная группа) — другое, а интересы общества — третье. В конечном счете продуктивно то поведение, которое соответствует тенденциям социального прогресса, причем эти тенденции далеко не всегда совпадают с ранее сложившимися нормами, усвоенными субъектом. Вот почему его отношение к нормам с самого начала должно быть творческим с той степенью критичности, которая необходима для любого творческого процесса.

Таким образом, анализ высших и наиболее сложных проявлений психической деятельности человека привел нас не к решению проблемы детерминизма и свободы выбора, а к «снятию» этой проблемы как неправомерно поставленной. Поведение человека равно как и его мышление в той мере, в какой они являются творческими, детерминировано вероятностно (до конца не предсказуемо) на стадии генерирования вариантов и более жестко — на стадии отбора. Функция отбора принадлежит сознанию, отражающему реальную действительность с учетом личного и, главным образом, исторического опыта человечества. Сознание производит этот отбор, руководствуясь двумя критериями: 1) наличием актуальных потребностей (в которых репрезентированы и потребности общества); 2) возможностью их удовлетворения с помощью всей суммы средств, доступных данному человеку данной эпохи (социальной группы, класса и т. д.) и в соответствии с нормами, существующими в данной социальной среде. Неполная, лишь частичная осознаваемость потребностей ведет к тому, что сознание преимущественно занято средствами, вооружением и нормами удовлетворения потребностей.

Вот почему прямая апелляция к сознанию представляет малоэффективный метод воздействия на поведение. Впрочем, сказанное ни в коей мере не означает принижения роли сознания в формировании человеческой личности, если рассматривать сознание как путь к сфере потребностей и мотивов через средства их удовлетворения и при содействии эмоций, в процессе удовлетворения возникающих. В сущности любое воспитание есть формирование системы потребностей воспитуемого: их набора, иерархии и норм их удовлетворения. А уж какими будут набор, иерархия и нормы — зависит от воспитателей.

Информационная теория эмоций, изложению и экспериментальному обоснованию которой были посвящены предыдущие главы, принадлежит павловскому направлению в науке о деятельности мозга. Основанное Иваном Петровичем Павловым учение о высшей нервной (психической) деятельности не является ни традиционной физиологией мозга, ни психологией, поскольку представляет качественно новую область знания, базирующуюся на системном подходе к психике и поведению. Суть этого подхода состоит в стремлении охватить обе стороны психики: ее нейрофизиологические механизмы и отражательно-регуляторные функции, ее соотнесенность с потребностями организма (личности) и окружающим миром. Вот почему информационная теория эмоций оказалась в равной мере продуктивной для изучения физиологии мозга и для анализа ряда сложных проблем общей психологии.