Теория обобщила тесно связанные друг с другом отражательно-оценочную и регуляторные функции эмоций на индивидуальном и популяционном уровне, вскрыла их органическую взаимозависимость и взаимообусловленность.

В области физиологии эмоций было показано, что вегетативные симптомы эмоционального напряжения определяются не объемом текущей или предстоящей двигательной нагрузки, а величиной (силой) потребности и вероятностью (возможностью) ее удовлетворения. Оказалось, что различные вегетативные сдвиги по-разному зависят от этих двух факторов. Так, например, кожно-гальванический рефлекс больше связан с информационной составляющей эмоций, с размерами прироста или падения вероятности удовлетворения потребности по сравнению с ранее существовавшим прогнозом.

Учет сложной и неоднородной внутренней структуры эмоций позволил понять, почему изменения электроэнцефалограммы непосредственно не следуют за колебанием уровня эмоционального возбуждения, поскольку динамика ЭЭГ преимущественно связана с потоком информации, поступающей из внешней среды (альфа-ритм) или с информацией, извлекаемой из памяти (тета-ритм).

При изучении влияния эмоций на деятельность было продемонстрировано значение качества потребности, на базе которой возникает эмоциональное состояние. Чрезвычайно существенным здесь является вопрос о том, идет ли речь о потребности, инициирующей данную деятельность, или эмоцию порождает какой-либо посторонний мотив.

В области нейроанатомии эмоций потребностно-информационный подход, непосредственно вытекающий из информационной теории эмоций, позволил предложить принципиально новую схему взаимодействия мозговых структур. Было показано, что для организации поведения в системе координат «потребности и вероятность их удовлетворения» необходимо и достаточно четырех образований: 1) выделяющих доминирующую потребность (гипоталамус) с учетом конкурирующих или сосуществующих субдоминантных мотиваций (миндалина); 2) обеспечивающих реагирование на сигналы с высокой (лобная кора) или низкой (гиппокамп) вероятностью их подкрепления (удовлетворения потребности). Собственные эксперименты и данные литературы подтвердили, что перечисленные выше отделы головного мозга действительно обладают такими функциями.

Иными словами, информационная теория эмоций позволила предложить схему интегративной деятельности мозга, сопоставимую с его анатомическим строением, то есть перейти от гипотетических блок-схем к наложению функциональной динамики на морфологический субстрат.

Имеются основания предполагать, что индивидуальные особенности функционирования перечисленных выше четырех мозговых структур лежат в основе типов высшей нервной деятельности, а в случае патологии — определяют главные разновидности невротических состояний. Не менее, а в известном смысле даже более продуктивной, информационная теория эмоций оказалась для психологии эмоций — «самой бесплодной и скучной из всех глав этой науки» (Выготский, 1970, с. 127).

Развивая фундаментальное положение марксистской философии о потребностях как основе и движущей силе человеческого поведения, информационная теория определенно указывала на многообразие и сложность потребностей, отнюдь не сводимых к потребностям физического выживания. Опираясь на ленинское определение самодвижения живой природы как диалектически противоречивое единство тенденций сохранения и развития, на идеи В. И. Вернадского и А. А. Ухтомского, мы совместно с П. М. Ершовым выделили три основные группы потребностей: материально-биологических, социальных и идеальных (познавательных). Каждая из этих трех групп, в свою очередь, делится на потребности «нужды» (сохранения) и «роста» (развития), а первые две группы имеют еще варианты «для себя» и «для других». Дальнейший анализ обнаружил минимум три дополнительные потребности: потребность преодоления (воля), потребность в вооружении средствами и способами удовлетворения потенциальных, в данный момент еще не актуализированных потребностей и потребность экономии сил.

Потребности обладают способностью к безграничному росту и расширению, что порождает объективную необходимость исторически обусловленных норм их удовлетворения. Выработка этих норм представляет важнейшую функцию индивидуального и общественного сознания — обобществленного знания, то есть знания о средствах, способах и нормах удовлетворения потребностей, которое может быть передано другим членам сообщества.

Вне сферы сознания оказываются две разновидности высшей нервной (психической) деятельности. Во-первых, это вторично автоматизированные действия, энграммы непроизвольной памяти, причины конфликтов между биологическими потребностями и социальными нормами их удовлетворения. Данную разновидность неосознаваемого психического целесообразно назвать подсознанием, которое связано с потребностями сохранения, «нужды». Во-вторых, это неосознаваемые этапы творчества (в том числе — творчества новых норм), механизм генерирования «психических мутации» — гипотез, интуитивных догадок и озарений. Эту вторую разновидность неосознаваемого мы определяем как сверхсознание (термин К. С. Станиславского) или надсознание (термин М. Г. Ярошевского). Сверхсознание связано с потребностями развития, «роста», его деятельность нередко обнаруживается при конфликте между социальными и идеальными (познавательными) потребностями субъекта.

В сфере высшей нервной деятельности функционирование сверхсознания и сознания сопоставимо с изменчивостью мутаций и последующим отбором в процессе эволюции живой природы. Неосознаваемость первоначальных этапов творчества защищает его от преждевременного вмешательства сознания, от давления ранее накопленного опыта и устоявшихся норм. В этой недоступности истоков творчества сознанию кроются залог и условие дальнейшего развития, принципиальная невозможность полного программирования деятельности человеческого ума. Невозможность формализации творчества представляет такой же «запрет», наложенный законами природы, как закон сохранения энергии, скорость света или принцип дополнительности в физике.

Представления о решающей роли потребностей, о взаимодействии воли, сознания и сверхсознания привели нас не к решению проблемы детерминизма и свободы выбора, а к снятию этой проблемы как неправомерно поставленной и потому устаревшей. Объективная детерминированность поступков человека его наследственными задатками и условиями воспитания сочетается с субъективным ощущением свободы выбора и чувством личной ответственности. Это ощущение побуждает субъекта более всесторонне анализировать сложившуюся ситуацию и возможные последствия своих действий. Механизм сверхсознания защищает потребность, устойчиво доминирующую в структуре данной личности, от превратностей внешних влияний и способствует преодолению усвоенных субъектом норм, если они вступают в противоречие с результатами познания непрерывно развивающейся социальной действительности. Человек относительно «свободен» не на стадии отбора, где он детерминирован наследственностью, воспитанием, опытом и воздействием наличной ситуации, а на стадии генерирования вариантов, подлежащих отбору: если я располагаю только вариантами А и В, я не могу выбрать объективно наилучший вариант С, потому что он мне неизвестен. Чем богаче «психические мутации», комбинирующие имеющийся опыт в новых, не предрешенных одним лишь опытом, сочетаниях — тем шире диапазон возможного отбора при трансформации его результатов в поступок или в гипотезу, подлежащую дальнейшей проверке.