— Баня — это обязательно? — Анита заискивающе улыбалась. — Я в столовую хотела…

— Нельзя. — Дядька разглядывал ее с интересом, как мошку. — Баня — это праздник. Плюс Новый год. Насчет ужинать не сомневайся. Сегодня в номер подадут.

— Зачем?

— Не зачем, порядок такой. Сперва банька, после концерт в клубе. К ночи ханку раздадут, хоть залейся. — Дядькины глаза алчно сверкнули. — Дальше — по желанию. Праздник.

Словоохотливость дюжего посланца ее насторожила, но упираться было бессмысленно. У нее уже был опыт: возьмет в охапку и отнесет куда надо. Тем более что баня, наверное, не так уж плохо. Никита тоже рассказывал про нее чудеса. Обещал, как только попадут в Москву, — сразу в баньку.

Поначалу ей даже понравилось в чистом, светлом помещении с широкими, выскобленными до блеска скамьями, где стоял густой, сытный запах хвойного леса, а на полке стопкой аккуратно были сложены отглаженные простыни, хотя и обтрепанные по краям. На отдельной деревянной подставке — бруски мыла, мочалки, каких прежде не видела — свитые из какой-то серой дерюги, на ощупь жесткие, как проволока.

Дядька объяснил, где душевая, где парилка, где какие краны, и деликатно откланялся. Анита закрыла за ним дверь, но на ней не оказалось задвижки. Немного помешкав, все же разделась и пошла в душ. Помыла голову коричневым хозяйственным мылом и, слегка робея, отворила дверь в парилку. Ничего особенного не обнаружила: обыкновенная сауна с деревянной решеткой на полу, с пирамидкой ступенек. То, о чем рассказывал Никита, должно выглядеть иначе. Анита поднялась на вторую ступеньку, привыкая к жару, улеглась на простыню, сложенную вдвое, но поблаженствовать не успела. За дверью раздался жеребячий гогот и в тесную парилку, рассчитанную на двух-трех человек, ввалилось сразу пятеро голых мужиков. Увидев обнаженную красавицу, они восхищенно заохали и расселись вокруг нее, как настороженные кобели возле текущей сучки. Анита попыталась прикрыться простыней, ее вырвали у нее из рук. Голова у нее закружилась, она была почти в обмороке. Будто сквозь дрему слышала, как мужики оживленно заспорили, кто первый и как. Все были на одно лицо, жилистые, крупнотелые, воспаленные, но один все же выделялся, черненький, короткопалый и поросший шерстью с ног до головы, как мартышка. По всему выходило, именно ему принадлежит право первой ходки.

— Пацаны, — просипел он, плотоядно облизываясь. — Давай по совести. У меня от ветеринара справка, а вам еще на медосмотр идти. Ништяк?

— При чем тут справка? — возразил кто-то из остальных. — Дело полюбовное. Пущай дамочка сама решит, кому первому дать. Вечно ты, Стриж, без мыла лезешь.

Мужики одобрительно загомонили, но волосатик, уже подобравшийся к ней и жадно принюхивающийся, злобно рявкнул:

— Цыц, пацаны! Она решать не может, у ней мозгов нету. Данила сказал, первобытная. Из-за рубежа на выучке… Ну-ка, красотуля, расставь ножки, проверим твое устройство.

Все сразу надвинулись, роняя с губ пену, чтобы не пропустить важный момент. Анита, ни жива ни мертва, соскользнула со ступеньки, как-то обогнула волосатика и ринулась в полуоткрытую дверь. Зацепилась за чью-то подставленную ногу, шмякнулась на пол, но тут же вскочила и вымахнула в предбанник, где угодила в объятия к могучей бабище устрашающего вида. Бабища швырнула ее на скамью, Анита больно ударилась о стену затылком. Женщина была одета в черный прорезиненный халат, по лунообразному, кирпичному лицу бродила шалая ухмылка, не предвещавшая ничего хорошего. Все же Анита взмолилась:

— Тетенька, спасите меня! Христом богом прошу!

— От чего спасать, дурочка?

— Они, там… — Анита ткнула пальцем в сторону парилки.

— То-то и оно, — заметила женщина, по всей видимости, никуда не спешившая. — Они — там, а мы здесь… Прелюбодействуешь, девонька? Соблазняешь невинных работничков. Не по уставу это. Большой грех, большой. Отвечать придется. У тебя допуск есть на случку?

— Кто вы? — спросила Анита, шаря по скамье в поисках одежды.

— Известно кто. Можешь звать тетей Викой. Я здешний куратор. Для того и поставлена, чтобы безобразий не было. Тебя знаю, ты Анька из Европы. Ай-ай, девонька моя, как же тебя угораздило?

— Меня не угораздило, тетенька Вика. Они сами ворвались. — Анита уже натянула чулки и юбку.

— Дознание установит, кто куда ворвался. У нас с этим строго. Виталий баловства не любит. За это карцер полагается. В карцере еще не была?

— Нет еще, тетенька Вика.

— Ну и не спеши. Карцер — последнее дело. Там редко кто больше суток выдерживает.

— Помирают? — с надеждой спросила Анита, одергивая свитер.

— Разума лишаются. Недавно до тебя тут была тоже одна красотка на перевоспитании, не тебе чета, крепенькая такая, банкирская дочка. Балованная, страсть. Все требовала, чтобы ее в шампанском купали. Ее и сунули в карцер на цельных три дня, уж не помню за что. Я и провожала. Говорливая была, веселая, а вышла оттель, только мычала. Уже ни бе ни ме. Не только про шампанское забыла, мочилась под себя. Пришлось усыплять.

Из-за двери парилки высунулась волосатая рожа.

— Тетка Вика, давай ее сюда. Заждались пацаны.

Женщина с неожиданной ловкостью метнула медный тазик, как диск, но волосатик успел захлопнуть дверь.

— Мразь бандитская, — в сердцах выругалась женщина. — Кузьма для них старается, колледж им сделал, от армии освободил, а они все как волки лесные… Ну что, девонька, пошли, помолясь.

Оказывается, тетя Вика специально пришла за ней, чтобы отвести в клуб на концерт. Идти пришлось далеко, аж в деревню Агапово, километра четыре, да по снежной тропе, по морозу, при волшебном сиянии звезд. Непокрытые мокрые волосы Аниты в конце пути превратились в стекляшки и позванивали, как елочные украшения. Провожатая заметила, как она дрожит, укорила:

— Не дай бог простудишься, попадешь в лазарет, это хужее карцера.

— Там тоже лишаются рассудка?

— Там всего лишаются, — лаконично ответила тетя Вика.

Честно говоря, Анита не боялась заболеть, она боялась сойти с ума. От безумной Никита наверняка отвернется.

Зал в небольшом деревенском клубе был заполнен едва на треть, и здесь было ненамного теплее, чем на улице. Публика собралась простая: мужики в ватниках, разбитные бабешки, накрашенные, как на панель, шумно, весело — явственно ощущалось, что большинство уже успело проводить старый год. Выделялась лишь группа мужчин на первом ряду — в приличных пальто и дубленках, в пыжиковых шапках, с одинаково отрешенными лицами. Тетя Вика объяснила: здешнее начальство, крупняки.

— На них не заглядайся, — предупредила тетя Вика. — Даже глазом не коси. Примут за террористку, изувечат как матрешку. Время нынче неспокойное.

Анита ни на кого не заглядывалась, блаженно оттаивала на шатком стульчике, куда усадила провожатая. С другой стороны к ней сразу подкатился шустрый мужичок в ватнике, задышал перегаром в ухо. В слова Анита не вслушивалась, посулы знакомые: выйдем на часок, шоколадку дам лизнуть… не пожалеешь, шоколадка импортная…