— Вчера пришел приказ о зачислении товарища Петровского в кадры и присвоении первичного офицерского звания. От души поздравляю и желаю успехов!

— Быстро, — Денис поморщился и принялся растирать смятую кисть. — В прокуратуре я еще стажер.

— И еще одна новость, — Мамонт перестал улыбаться и отвел взгляд в сторону.

— У нас создано силовое подразделение для «острых» операций, я назначен его командиром. Поэтому теперь ты будешь работать с майором Агеевым. Ты с ним уже встречался…

— Как?!

Денис с неприязнью вспомнил унылую фигуру идеолога.

Мамонт развел руками.

— Ничего не поделаешь… Мне тоже не хочется расставаться, но двигаться-то вперед надо… Новая работа поживее, да и перспективней: все-таки подполковничья должность…

— Нет, так я не согласен!

— Перестань! Ты уже не мальчишка, а офицер госбезопасности, наш коллега! Какие тут могут быть капризы… А с тобой мы можем встречаться и так: кто нам запретит выпить водки в свободное от службы время? К тому же мое подразделение будет при необходимости осуществлять твою охрану и защиту.

Денис угрюмо молчал. Он прекрасно понимал, что ничего не изменишь, но настроение было испорчено.

— Через неделю-полторы с тобой встретится кто-то из руководства Управления, — продолжил Мамонт. — Или сам генерал, или один из замов. Постарайся проявить осведомленность об обстановке в прокуратуре. А если бы ты к этому времени нашел канал утечки информации, было бы вообще отлично.

— Я постараюсь, — ответил Холмс.

* * *

Вообще-то с обстановкой в прокуратуре все было болееменее ясно: есть прокурор — Владимир Иванович Степанцов, невысокий кряжистый казак с седоватой гривой, за которую его прозвали Хулио, — он начальник над всей командой, у него три зама, куча помощников и шесть следователей.

Между следователями действует своя негласная иерархия, место и значение каждого определяется по положению его кабинета относительно уборной. Уборная здесь одна на всех — мужская и женская, следовательская и прокурорская; поэтому каждый старается оставлять за собой чистый унитаз, не мочиться на туалетную бумагу и не блевать на пол. У каждого есть ключ, чтобы отпереть уборную или запереть — по надобности. Гражданам — посетителям прокуратуры — вход в служебный сортир заказан: вон, напротив в парке есть платный, для всех.

Денис Петровский, как самый младший и наименее опытный, занимает низшую иерархическую ступень. Он — «привратник» уборной, и нередко в самые жаркие дни от хлорки у него начинается насморк. Зато ему ближе всех ходить за водой для кофе.

В соседнем кабинете сидят Тихон Крус и Таня Лопатко. Иногда Денис слышит, как они громко разговаривают между собой или кричат на обвиняемых. Тихону двадцать шесть лет, он юрист второго класса, что соответствует армейскому чину старшего лейтенанта. Он носит бороду, хочет выглядеть солидней. Таня на два года его старше, у нее тоже второй класс, и она все еще не замужем — хотя и симпатичная.

Дальше сидит Вася Кравченко, он высокий, здоровый и пунктуальный, как ленточный конвейер. В 93-м Вася, выехав к цыганам на обыск, полез в дом поперед опера и участкового, такая шустрость вышла ему боком: дядя подозреваемого прострелил ему колено из самопала — с тех пор Вася Кравченко ходит «бедрами», словно танцуя румбу.

Следующий кабинет занимает Антон Снетко. Антон — единственный здесь заядлый спортсмен, самбист и тяжелоатлет, он дважды в неделю ходит качаться в спортивный зал, и кожа на его ладонях все время шелушится от талька, которым натирают гриф штанги. Антон — матерщинниквиртуоз и отчаянный бабник. Он женат по третьему разу, ни одна из жен пока что не родила ему ребенка.

В дальнем от уборной конце коридора — кабинет Александра Петровича Курбатова.

Денис никогда не видел Курбатова в несвежей рубашке или кричащих ярких носках.

Курбатов не носит джемперы, пуловеры и туфли на рифленой подошве. Он всегда гладко выбрит и не матерится без явного повода. Даже после тяжелого ночного дежурства от важняка пахнет исключительно «Кашарелью» — насчет запахов мать здорово ошиблась. У него нет возвращенных на доследование дел и оправдательных приговоров. На всех совещаниях Курбатова хвалят, прокурор постоянно ставит его в пример личному составу. Но именно Курбатов указан Холмсу как объект, представляющий интерес для оперативной разработки.

Сам Холмс после стажировки станет шестым следователем.

…Проработав здесь месяц, Денис так и не успел толком ни с кем познакомиться.

Некогда было. Дело Димирчяна, похоже, зашло в тупик. Сам Газар участвовать в убийстве водителей не мог — весь тот день был на работе, в обед сидел в бытовке, резался в карты. Это подтвердили с десяток человек. Гости, собравшиеся 22 августа на его день рождения, так ничего нового о ракетнице и не вспомнили…

Потому кофе Денис пил в одиночку; здороваясь с коллегами поутру, не всегда мог сразу вспомнить, кто из них кто, особенно если коллега не посещал курилку — как, например, Антон Снетко.

Но долго продолжаться так не могло. И однажды Таня Лопатко зашла в его кабинет, держа незажженную сигарету в оттопыренных пальцах.

— Все на обед ушли, а у меня огня как назло нету. Выручай, Петровский.

Минуту назад Денис слышал, как они с Тихоном переругивались из-за какой-то пишущей машинки. Он поднес зажигалку. Таня прикурила, пальцы ее при этом заметно дрожали. Красивые пальцы, только ногти неровно обстрижены.

— У тебя какие проблемы. Петровский? — сказала Таня, выпуская дым тонкой аккуратной струйкой. — Вон, полюбуйся, даже плесень на обоях выступила оттого, что ты все время здесь сидишь, как пень. Кравченко сказал, ты напоминаешь ему Альфонса Бертильона.

Денис улыбнулся. Бертильон, один из основателей современной дактилоскопии, в начале своей карьеры работал обычным помощником письмоводителя в префектуре парижской полиции и отличался очень неуживчивым и мрачным характером.

— Я в цейтноте, — сказал Денис. — Буксую.

— Никто не колется?

— Никто ничего не знает. Кто знал — тот уже ничего не говорит.

— Плюнь и разотри, — сказала Таня. — Стандартная ситуация, она рассосется сама собой, только не надо зацикливаться. Сходи выпей нормальный молотый кофе в «Космосе», поболтай с кем-нибудь. Общение катализирует мыслительный процесс.

Когда у меня работа не клеится, я всегда с кем-то разговариваю. Надо только выбирать умных собеседников, это самое сложное… Кругом одни жлобы!

Лопатко уронила пепел на стол, быстро сдула его Денису на брюки, извинилась и затушила сигарету в чайном блюдце на подоконнике. У нее в самом деле красивые руки — «счастливые», как говорят хироманты; только между указательным и средним пальцами на правой руке желтокоричневое йодистое пятно от табака.

— Так ты идешь. Петровский? — спросила Таня. Она уже стояла у двери, дергая ручку вверх-вниз.