На следующий день весь Париж говорил о том, что императора пытались убить в тот момент, когда он выходил от своей любовницы.

По всей видимости, в этот день Его Величеству пришлось выдержать классическую семейную сцену.

Полиция быстро отыскала виновников ночного происшествия. Ими оказались трое итальянцев: Тибальди, Грилльи и Бартолоччи, входившие в подпольную революционную группу.

Некий авантюрист по имени Жиро был связным между этой троицей и Александром Ледрю-Ролленом, который, живя в изгнании, в Лондоне, согласился помочь заговорщикам. Но в последний момент этот политик, известный нелогичностью, нелепостью поступков и трусостью, в каком-то безумном порыве выдал Жиро французской полиции. Жиро тотчас же арестовали, и тот счел, что он был предан «всем социалистическим движением», и поспешил назвать имена сообщников…

Естественно, национальная принадлежность трех заговорщиков заставила встрепенуться врагов графини ди Кастильоне.

— Эта итальянка наверняка замешана в заговоре! Да и как они могли узнать, что в эту ночь император будет на улице Монтень!

Вирджиния, узнав о ходивших слухах, была сильно напугана. Она перестала где-либо появляться. Говорила ли она обо всем происшедшем с императором? Возможно, хотя в ее дневнике об этом не сказано ни слова.

В августе начался судебный процесс над заговорщиками. Наполеон III, опасаясь осложнений, которые могли возникнуть после показаний трех итальянцев, посоветовал Вирджинии отправиться в путешествие в Англию.

Обвиняемые ни разу не упомянули имени графини, и она вернулась в Париж, взбодрившаяся и веселая.

Была ли она замешана в заговоре? Вряд ли. В апреле 1857 года она была в фаворе, и трудно представить себе причины, которые могли бы толкнуть ее принять участие в покушении на императора.

Однако генерал Этанселен, видимо, кое-что знал об этом. В одном частном письме, опубликованном Аленом Деко, генерал пишет:

«Сообщал ли я вам о том, что некто из охраны императора пришел к одному известному мне лицу с планом покушения на Высочайшую персону, и что этот тип был связан с графиней ди Кастильоне? Писал ли я вам о том, что просочилось из этой конфиденциальной беседы?

— Что вы скажете, если император будет убит?

— Ничего!..

Нет, меня ничем не удивишь. Но ни любовью, ни местью это покушение объяснить нельзя. Следовательно, все дело в политике. Но что за этим стоит?»

И генерал Этанселен заключил:

«В этой истории много неясного. Да и можно ли доверять словам женщины, да еще женщины-политика?»

Тайна так и не была разгадана.

По возвращении в Париж Вирджиния возобновила близкие отношения с императором. В октябре она снова была приглашена в Компьень. Прибыв туда, она застала императора и гостей в самом веселом расположении духа. Однако очень скоро у графини совершенно неожиданно произошел ее разрыв с императором.

Как-то вечером она была встречена Наполеоном крайне холодно. Удивленная, она потребовала объяснений произошедшей перемене. Император сухо ответил, что она «проболталась».

Наполеон III, опасаясь ревности императрицы, требовал от своих любовниц молчания и становился безжалостным к тем, кто не умел держать язык за зубами.

Он даже вынужден был признаться князю Понятовскому:

«Причиной разрыва стало ее желание, чтобы о ней все говорили. Я лично никому про нее не рассказывал. Если и ходили слухи, то только потому, что ее друзья видели ее лежавшей в постели на дорогих простынях и кружевах, а она не скрывала, от кого они были получены…»

Графиня наивно думала, что охлаждение не продлится долго, но она ошиблась. Она впала в немилость окончательно и бесповоротно.

Ги Бретон пишет:

«Больше месяца она ждала хоть какого-нибудь знака того, что она прощена. Напрасно. В конце концов, поняв, что император никогда больше не позовет ее, не заговорит с ней, униженная, в отчаянии от того, что не справилась с заданием, она села в поезд, доставивший ее в Италию. Ее утешало только то, что она увезла с собой воспоминания о последних ночах, проведенных с Наполеоном III. Эти воспоминания были настолько дороги ей, что спустя сорок два года при составлении завещания она, подробнейшим образом описывая туалет, в котором ее должны похоронить, распорядилась надеть на себя ночную рубашку, в которой спала в Компьене в 1857 году».

Поль Лежён не согласна с подобной трактовкой событий. Она пишет:

«Даже в 1865 году ей удавалось тайно встречаться с Наполеоном III».

В Италии Вирджиния отказалась поселиться вместе с мужем. Она сняла в окрестностях Турина виллу «Глория», где и обосновалась со своим сыном Джорджо, которому было около трех лет. Ей хотелось одиночества после пережитого унижения, но граф ди Кавур прибыл к ней с визитом. Со слезами на глазах она рассказала ему о причинах своего «провала». Премьер-министр не скрывал разочарования и тут же откровенно выложил все свои опасения:

— Наполеон III — человек непредсказуемый. Ваше присутствие было необходимо, чтобы оградить его от влияния императрицы, ведь Евгения боится объединения Италии. Она ревностная католичка и враждебно относится к любым изменениям, затрагивающим церковную юрисдикцию. Она благоволит к Австрии и может сильно повлиять на решения императора.

Графиня совсем сникла:

— Поверьте, я сделала все, что в моих силах…

Граф ди Кавур снова заговорил:

— Евгения все еще ревнует к вам. Наверняка ей приходит в голову, что она одержит полную победу над вами, если заставит императора примкнуть к врагам Италии.

Вирджиния была в отчаянии. Она верила во всемогущество своей красоты, и это поражение доводило ее до умопомешательства.

— Что я должна сделать?

— Ничего. Подождем дальнейших событий.

И им не пришлось ждать долго.

14 января 1858 года у подъезда парижской «Гранд-Опера» разразилось несколько взрывов. Это четверо итальянских террористов буквально засыпали бомбами подъехавшую к театру карету императора Наполеона III. Покушение не удалось, пострадали только случайно оказавшиеся поблизости люди: 156 человек было убито и ранено, император же отделался лишь легким испугом.

Возглавил это покушение Феличе Орсини, один из деятелей итальянского «рисорджименто»[20], член тайного общества «Молодая Италия», связанного с карбонариями. В 1844 году он уже был приговорен в Риме к пожизненной каторге, но через два года его освободили в связи с амнистией. После этого он долгое время находился в эмиграции и участвовал в различных заговорах. Его арестовывали, но он бежал из тюрем, все более и более склоняясь к индивидуальному террору.