– Анна, господи, ты решила, что я и Ирина – любовники?! Да у меня никогда с ней ничего не было и быть не могло! – хохотал он. Приступ смеха сменился неожиданной откровенностью. Слова, которые он не решался произнести, посыпались из него, словно монеты из разбитой копилки. – Аня, Анечка, у меня никого нет! Я ни о каких женщинах не могу думать! Меня никто не волнует, никто, кроме тебя… – Он понял, что проговорился, перестал смеяться и прислушался – в спальне стояла тишина, Анна не подавала никаких признаков жизни.

Он испугался, вскочил на ноги и нервно заходил по комнате. «Вот и все, – подумал он с ужасом. – Я спугнул ее, оттолкнул от себя своей откровенностью и этим идиотским смехом! Как же по-дурацки все получилось! Как я мог потерять над собой контроль? Что с того, что она приревновала меня? Она ведь еще ребенок, могла неправильно выразиться, а я принял ее вспыльчивую речь за признание… Что же теперь делать? Как поступить? Как вернуть все обратно?» На грани нервного срыва, он решительно толкнул дверь и вошел…

– Я хочу… – выпалил он с порога и с открытым ртом замер.

– Я хочу, – как эхо отозвалась Анна. Она сидела на кровати в небрежно запахнутом шелковом халате, практически не скрывающем ее наготы, и призывно смотрела на него. Что-то изменилось в ней за то время, что она провела одна в спальне. С ее лица стерлась наивность молоденькой девочки – перед ним была женщина, чувственная и опытная, жаждущая того же, что и он. Она сделала первый шаг и теперь ждала от него ответа. Отступать было некуда, но он, парализованный резкой переменой в ней, спасовал, стоял и смотрел на нее, не в силах пошевелиться.

Она занервничала, в ее глазах промелькнуло удивление и испуг, ее глаза вновь стали медленно наполняться слезами и… было в них что-то еще, что нельзя было распознать, прочувствовать, пережить.

– Я хочу, чтобы вы отвезли меня домой, немедленно, – резко сказала она и встала – легкий шелк обнажил ее плечо и бретельку от лифчика…

– Ты должна остаться, – хрипло сказал он, подошел к ней вплотную, сжал ее плечи руками и заглянул в глаза. – Ты должна остаться со мной навсегда. Я не могу без тебя жить! Я не могу без тебя дышать. Я люблю тебя…

– Да, – прошептали ее губы. «Да», – сказало ее тело и подалось ему навстречу, и он почувствовал, что никаких преград больше не существует, что совершенная женщина, стоящая рядом с ним, создана для него, а он… Дальше Арестов перестал рассуждать, и приступил наконец к делу.

«…Мне страшно. Очень страшно. Это продолжается уже давно, с того момента, как я догадалась обо всем. Я пишу эти строки, потому что мне некому рассказать о своих страхах.

Вот и сегодня я проснулась, мокрая от пота, с ощущением безысходности и ненависти к себе за то, что я такая трусиха.

Мне стыдно. Я знаю, что за решеткой оказался невиновный человек, невиновный в твоей смерти, Лиза. Только я никому об этом не скажу. Моя откровенность уже вышла мне боком, я потеряла тебя, ты вычеркнула меня из своей жизни. Лиза, Лиза, почему ты мне не поверила? Почему не открыла глаза пошире и не осмотрелась по сторонам? Я ведь сказала тебе, что это она все подстроила, что она ненавидит тебя и история с Семеном – это ее рук дело. Она чудовище, запакованное в красивую обертку! Как ты могла этого не понять?

Я так была зла на тебя, Лиза. Теперь злость и обида прошли. Я прощаю тебя. Прощаю, потому что перед смертью надо прощать, а я готовлюсь к смерти. Меня ждет та же участь, что и тебя. Скоро увидимся, подружка.

Ты только не думай, что я сошла с ума – все очень серьезно, Лиза. Я жду ее прихода каждый день, боюсь выходить на улицу…

Я уже давно поняла – она знает, что я догадалась обо всем. Теперь она ждет удобного случая, чтобы расправиться со мной. Учитывая, что ее опекает такой человек, ей раз плюнуть уничтожить меня, раздавить как муху. Не знаю, почему она медлит. Скорее всего, она пока наблюдает, представляю ли я реальную угрозу для нее.

Только дома я чувствую себя в безопасности. Дома она не посмеет меня убить, дома слишком сложно подстроить несчастный случай. А я уверена, что моя смерть будет выглядеть как несчастный случай, и никто никогда не догадается, что это подстроила она.

Интересно, как скоро это произойдет?

Р.S. Одно в этом ужасном состоянии, в котором я пребываю последнее время, не выглядит так удручающе. Чтобы как-то себя занять, чтобы отвлечься от мыслей, которые преследуют меня постоянно, я погрузилась в изучение медицины. Сначала было ужасно скучно, но с каждой новой прочитанной мною книгой я увлекалась этой наукой все больше и больше. Впервые мне удалось отбросить лень и проникнуть в суть знаний. Понять и прочувствовать истину, научиться анализировать и работать с информацией. Поздравь меня, Лиза, я поступила в институт! Сдала экзамены без проблем, на одни пятерки!

Возможно, все еще будет хорошо. Я смогу вырваться из этого захолустья. Уеду в Москву и затеряюсь в ней на время. А потом я стану знаменитым врачом. Люди будут записываться ко мне на прием за месяц, а может быть, и за два, а я буду их лечить. Кажется, я нашла свое призвание, Лиза. Теперь я смогу быть полезной, и люди перестанут на меня смотреть как на неудачницу. Ты ведь всегда мне говорила, что удача сопутствует только тогда, когда правильно выбрана дорога…»

Симбирцев дочитал последние строчки, медленно закрыл дневник и потрясенно посмотрел на мать Насти. Ему было страшно представить, что пережила она, читая эти строки, которые не оставили равнодушным даже его, взрослого сильного мужчину.

– Теперь вы понимаете, что это был не несчастный случай? – тихо спросила Елена Владимировна и с надеждой заглянула ему в глаза. – Мою дочку убили. Вы должны что-нибудь предпринять и выяснить истину!

– У вас есть подозрения, о ком пишет ваша дочь?

– Нету у меня никаких подозрений. Если б они у меня были, разве ж я пришла бы к вам? Сама бы дело решила, никакой ответственности не побоялась бы! Настенька не очень общительная была. Как с Лизонькой перестала общаться, так вообще в себе замкнулась. Только Катя Логинова к ней иногда заезжала, да и то не домой, а в поликлинику. Дружбы между ними особенной не было, дела вроде их связывали общие, и только. Только я никак в толк не могу взять, какие такие дела их могли связывать?

– Больше ни с кем она не поддерживала отношений? – спросил Симбирцев, чтобы отвлечь женщину от опасного вопроса, в суть которого он не собирался посвящать мать Насти.

– Больше ни с кем. Она вообще была на всех обижена, на Лизу в особенности. На похороны даже не пошла, хотя переживала страшно, весь день в голос выла в своей комнате. Теперь-то я понимаю, что не только Лизу она оплакивала, но и себя заодно. Страшно ей было.

– Дочь рассказывала вам, из-за чего они с Лизой поссорились?

– Нет. Говорю же, в свою жизнь она меня не допускала. Но по всему выходит, что она Лизе о ком-то рассказала, предупредила ее о ком-то, а Лиза ей не поверила.