Письмо уйдет в Москву завтра. Как раз нужно увезти в лазарет «семерки» заключенного, который впал в жар. Вот так, с оказией, и уйдет. Две недели туда, месяц «медведи» будут ковыряться в этом дерьме (если вообще будут), и недели через две следует ждать ответ. Итого – месяц. Это при самом удачном раскладе. Если же получится как обычно, то решение по своему вопросу Литуновский узнает не раньше осени.

Хорош чай, но настроения не улучшает. Если дело затянется до листопада, то финансовое состояние Хозяина похудеет еще тысяч на тридцать-сорок. В Москве, конечно, это не деньги, а потому торопить события там не станут. Тем паче что денежная сторона этой проблемы там неизвестна. А вот здесь, в Красноярске, это внушительная сумма. Об окрестных деревнях даже говорить не хочется. За сорок тысяч полковник мог бы купить Кремянку и начать производство кедрового мас…

Да что ты будешь делать?

Это до какой же степени проклятый зэк может нормальному человеку загадить мозги?!

Однако сидеть сложа руки было бы непростительной ошибкой. Что-то подсказывает ему, тертому полковнику, что ответ из Генпрокуратуры, если таковой вообще будет, представит из себя три строчки, перевести которые на таежный язык можно будет следующим образом: «Сиди, родной, дальше. Не нужно пьяным на улицу выходить, да еще чужие пистолеты на дороге поднимать». Но это Литуновский так ответ поймет. Что же касается Хозяина, то у него никаких сомнений относительно вины осужденного нет. Его заявление – очередная выдумка журналиста-фантазера, полагающего, что, обратившись в прокуратуру с подобным бредом, можно избежать наказания. Писаки, они не от мира сего.

Все время, пока идет ответ, Летуна нужно будет подводить к тому, что над выбором между содержанием его ребенка и уничтожением папы – начальник долго думать не будет. Андрей Алексеевич вызов сделал, Кузьма Никодимович вызов принял. И последнему гораздо спокойнее кормить чужого отпрыска, нежели терпеть насмешки зэка.

Но попробовать с письмом стоит. Генпрокуратура ныне работает в необъяснимом режиме, и предугадать ее действия, в отличие от действий прошлых лет, проблематично. Придет письмо, а в нем будет начертано – Литуновский прав, друзья. Защищался он, защищался. На него напали трое с оружием, а он оружие, понимаешь, отобрал, да троих и пристрелил. В целях самообороны. Вот тогда-то, когда Летун на радостях покончит с дурацким договором, и можно будет с ним побеседовать. Такие выпады не прощаются, номер 72555. Кедров в тайге много. На обе ноги Андрея Алексеевича хватит в любом случае.

В дверь раздался стук, и Хозяин недовольно покрутил сдавленной воротником шеей.

– Ну?

Круглая, коротко стриженная голова, покрытая серой шапкой с кокардой, втиснулась в узкую щель двери. Широко распахивать дверь не позволяло чувство уважения, потому разговаривать подчиненному пришлось в позе пьющего оленя, с просунутой в кабинет головой.

– Товарищ полковник, разрешите?

– Заходи, Кундымов. Что стряслось, пока меня на улице два часа не было?

– Тут, это… – Сержант неловко, понимая, что неправ, покрутил конвертом, что держал в руке. – Заключенный просит письмо вам передать.

– Вообще офонарели? – вспыхнул полковник. – С почтальоном перепутали? Сотру.

– Я так и говорил Литуновскому, – едва слышно пробурчал сержант. – Но он говорит, что вы не станете возражать, если свое письмо отправите с этим.

Хозяин подавил в себе гнев и показал глазами на край стола. Нет, с этим мерзавцем придется рассчитаться. Он уже письма домой через конвой начальнику зоны передает. Слыханное ли дело? Литуновский ничтоже сумняшеся делает так, что Хозяин вынужден уступать, и это видят не только зэки! Это понимает конвой. Вот беда…

Кузьма Никодимович встал из-за стола с пониманием необходимости закончить нелепую историю, продолжающуюся весь год нахождения здесь Летуна, сразу, как представится возможность. Да слыханное ли это дело, чтобы Хозяином помыкал зэк?! На памяти «дачи» пять бунтов, и ни разу администрация не опускалась до того, чтобы пойти на уступки. Сейчас же никакого бунта нет, зато есть сообразительный зэк, который прямо-таки дезорганизует и дискредитирует всю внутреннюю службу и уставные взаимоотношения.

Скрипнув сейфом, Хозяин не глядя бросил запечатанный конверт на стопку аналогичных. Их скопилось уже пятьдесят шесть, и пора было подумывать о том, чтобы перенести этот архив переписки Литуновского с домом в другое место. Если он будет марать бумагу с той же скоростью и дальше, то через пару лет эта комната будет завалена его рукописями.

Но гораздо хуже обстояло дело с той стопкой, что была рядом. Там, по подсчетам полковника, скопилось уже около сотни. Имена и фамилии на обеих стопках – одни и те же. С той лишь разницей, что адресаты и отправители меняются местами.

Но читать их Хозяин себе не позволит. Другое дело – придержать. Попросили уважаемые люди из Старосибирска – «пусть Литуновский сильнее тоску ощутит», и Кузьма Никодимович с исполнением просьбы справляется успешно.

Но чтобы чужие письма читать… Не подлец он.

Бедовому о сделке с Хозяином пришлось рассказать. Не то чтобы он был вынужден сделать это, отношения с Толяном у него уже давно вошли в русло – «не хочешь, не говори», просто он считал необходимым, чтобы еще кто-то, кроме него и начальника зоны, был в курсе событий, которые разворачивались таким непредсказуемым образом. Теперь, если на Литуновского на лесоповале нечаянно упадет дерево, Бедовый будет знать, почему дерево так поступило.

Сказать, что история смотрящего потрясла, было нельзя. Он лишь едва заметно улыбнулся и спрятал взгляд. Занятные взаимоотношения зэка с Хозяином, которые уже давно были бы вписаны в летопись самых невероятных историй, рассказываемых зэками на воле и в лагерях, поначалу его трогали и удивляли. Впервые в жизни он видел человека, ради свободы и неподчинения готового на все. Его волновало другое. И это другое пришло с воли, через одного из офицеров «дачи». Ребята хорошо его «подогревали», он готовился к переводу в другую колонию и потому пытался взять от жизни все, что она предложит. Предлагали в основном деньги, а иного и не было нужно.

Под улыбкой и равнодушным поведением Бедовый прятал бегающий взгляд. Это было не недовольство самостоятельным поведением Летуна, не отчаяние и тем более не страх. В глазах Анатолия Банникова царила растерянность. Демонстрировать ее перед людьми в бараке было непозволительной роскошью, однако растерянность давила, а потому приходилось прятать взгляд.

Несколько дней назад Бедовый на делянке обратился к старшему лейтенанту из конвоя, командиру взвода, и намекнул, что пора бы исполнить просьбу, с которой Банников обращался к нему в начале января. Суть просьбы состояла в том, чтобы выяснить на воле, чем занимался Литуновский до службы в банке и кто те трое, коих он убил. Взводный уже давно получил ответ на этот вопрос, но таил его, как и надежду на то, что смотрящий о просьбе забудет. Не забыл.

Собственно, это нельзя было назвать просьбой. Молодой офицер, однажды получивший большие деньги за крошечную по содержанию просьбу, исполнение которой не составило ему совершенно никаких усилий, попал впросак, повторив глупость всех молодых да зеленых, решивших играть в «своего» на зоне. К нему, собирающемуся в отпуск, подошел Бедовый и попросил узнать, когда день рождения у пацана из Смоленска по имени Семен Скрылин. В аэропорту Смоленска, где и был отчий дом взводного, к нему подошли люди, спросили, узнал ли он дату рождения Скрылина, и вручили… Вручили сумасшедшие «отпускные» – тысячу долларов. В отпуске они очень пригодились, а прозрение пришло к молодому офицеру чуть позже, когда он вернулся. И теперь старший лейтенант выполнял не просьбы, а задания, и отказаться от их выполнения он, к сожалению, уже не мог.