Я только махнул рукой: зачем гадать, когда причина может быть любой?

Унизительный отказ в получении визы может поджидать любого российского гражданина в любом консульстве европейской страны. Это непредсказуемо, и к таким вещам следует быть всегда готовым.

Немного странно, конечно, когда люди сначала впустили в свои страны миллионы африканцев-наркоманов и арабов-террористов, а потом с наивной дотошностью не впускают «этих подозрительных русских». Напоминает человека, который мчится в машине без тормозов и при этом сильно переживает, что барахлит кондиционер. Недолго же ему осталось переживать…

Эффектно разоблачить Константиноса не получилось, и поэтому пришлось назначить ему встречу на нейтральной территории. Приехать в Петербург он отказался, сославшись на занятость и волокиту с получением русской визы, а потому местом свидания стала эспланада в Хельсинки, куда в назначенное время Константинос приехал прямиком из Вантаа, а я прошелся пешком по Алексантеринкату от гостиницы «Скандик».

Осень уже полностью вошла в свои права: с близкого моря дул непрерывный холодный ветер, и многие прохожие уже надели нелюбимые здесь головные уборы. После нескольких дней, проведенных на жарком Крите, я боялся простудиться и кутал шею в шарф.

Всю дорогу я предпринимал меры предосторожности. После событий на Крите, откуда нам с Зоей едва удалось унести ноги, до меня наконец дошло, какая опасность нависла над нами. Очертания таинственной организации, на пути которой мы невольно встали, еще не были до конца ясны, но ее огромные возможности и ее поистине звериную беспощадность мы видели собственными глазами. Что с того, что мы сбежали с Крита? Смерть могла подстерегать нас повсюду, за каждым углом. Димис не ушел от нее в Петербурге, а что мешает разделаться со мной, например, или с Зоей в любой другой точке мира?

Поэтому, вернувшись домой, я посадил Зою в своей квартире, строго приказав никому не открывать и не отвечать на телефонные звонки. Ее квартира на Васильевском острове показалась мне ненадежным убежищем, а у меня дома как-никак был предусмотрен целый ряд мер безопасности. Сам же я поехал на встречу с Лигурисом не на машине, как поступил бы в ином случае, а на поезде «Ян Сибелиус». Рассудил, что человек в толпе пассажиров более защищен, чем в машине на пустой дороге. Хотя, будучи профессионалом, я с той же очевидностью понимал, что хитрость и коварство Тини-ит и ее людей не позволят мне расслабиться нигде и ни на минуту. Смерть может прийти внезапно и в любом обличье: в виде кондуктора поезда, который воткнет гвоздь в сонную артерию, или в виде старушки-газетчицы из «R-киоска», когда ты будешь покупать у нее газету и склонишься к стеклянному окошку. От смерти не убежишь. Если человека очень хотят убить, его убьют, какие бы меры предосторожности он ни предпринимал, — эту нехитрую истину во всем мире знает каждый политик и богатый бизнесмен.

Все удивляются, к примеру, отчего это государственные органы не так рьяно борются с некоторыми плохими вещами. Да потому что органы эти состоят из людей, и каждый из них не хочет, чтобы в него шмальнули из пистолета в подъезде собственного дома…

Способов избежать такой участи существует всего два: не связываться либо, если уже связался, опередить врага и уничтожить его первым.

Вот только сумею ли я уничтожить Тини-ит и ее могущественный орден убийц? Ведь я так мало о них знаю: гораздо меньше, чем они знают обо мне.

Когда господин Лигурис появился в узком переулке, ведущем к эспланаде, вид у него был крайне недовольный. Похоже, он и не собирался скрывать своего разочарования моей деятельностью.

— Прошло уже две недели, — сказал он, с кислой миной пожимая мою руку, — а вы, кажется, никуда не продвинулись. Надеюсь, сейчас у вас есть хоть какие-нибудь новости? Или вы заставили меня лететь сюда из Лондона для того, чтобы послушать ваши рассуждения?

Вместо ответа я вытащил из кармана обе фотографии, присланные мне Константиносом.

— Вот эти две женщины, — сказал я, протягивая снимки. — Вы прислали их мне, а теперь я могу их вам вернуть за ненадобностью.

— Почему? — опешил он. — Что вы имеете в виду?

— Обеих нет в живых, — пожал я плечами. — Ваша супруга умерла два года назад. А Евдокия — ваша несостоявшаяся невестка — погибла сравнительно недавно. Не прошло и года после ее смерти.

Я внимательно следил за реакцией грека. Да, он был потрясен. Во всяком случае, казался потрясенным. Даже на смуглом лице проступила некоторая бледность.

— Отчего они умерли? — после короткой паузы спросил он.

— Как умерла ваша бывшая супруга, не могу сказать, — ответил я. — Не было времени этим заниматься, да ведь вы и не просили. А вот насчет Евдокии, тут я вас озадачу: она была принесена в жертву.

Черные, с проседью, брови Лигуриса взметнулись кверху, и он посмотрел на меня с нескрываемым сомнением.

— Как вы сказали? — переспросил он. Ему, наверное, показалось, что я перепутал слова…

— Подруга вашего сына была убита, — уточнил я, не сводя глаз с лица Константиноса. — И не просто убита, а принесена в жертву. Ей отрубили голову минойским топориком — лабирисом.

— Кому в жертву? — Лигурис явно считал, что я сошел с ума, и не собирался этого скрывать.

Мы стояли на узком тротуаре напротив друг друга, и мой собеседник даже сделал шаг назад, словно опасаясь, что я укушу его за нос.

Но моим оружием была невозмутимость. Свою порцию изумления я получил уже сравнительно давно, а сейчас передо мной стояла задача окончательно распутать всю эту историю.

— Кому в жертву? — переспросил я, покачав головой. — Вот этого не могу вам точно сказать. Видимо, в жертву богине Тини-ит. Впрочем, звучало еще нечто про какого-то Червя, если я правильно понял…

Была середина дня, с эспланады открывался великолепный вид на море, на порт и на площадь, где сотни торговцев продают всякую всячину: от живой рыбы до вязаных шапочек с лапландским узором. Боковым зрением я видел эту красоту, но основное мое внимание было приковано к выражению лица собеседника. Если сначала оно было кислым, потом — возмущенным и удивленным, то теперь его лицо превратилось в какую-то маску — человек словно ушел в себя.

Несколько секунд мы стояли молча, и лишь после паузы Лигурис тихо спросил меня:

— Вы сошли с ума?

Вот тогда я перешел в решительное наступление.

— Зачем вы скрыли от меня важные факты? — сказал я резко. — Почему не рассказали о том, что Димис фактически воспитывался совсем не вами, а матерью? Что он считал своей родиной вовсе не Англию, а Крит? Наконец, отчего вы умолчали, что между вами и бывшей супругой была судебная тяжба?

— Я не обязан рассказывать вам о таких сугубо личных вещах… — начал было Константинос, но тут же осекся и умолк. Понял, что собрался сказать глупость. Когда обращаешься к детективу за помощью, ему, как и врачу, нужно сообщать все — иначе помощи не получится. — Я думал, что такие подробности не имеют значения, — сказал он устало. — При чем тут мои взаимоотношения с матерью Димиса? Или судебный процесс?