– Ну вот – теперь вы начнете рассказывать о своих подвигах! – Гийом зевнул. – Я хочу спать. Спасибо за помощь, дорогой Пейре. Но я в ней не нуждаюсь и попрошу впредь не шпионить ни за мной, ни за известной вам дамой, а также не распускать свой длинный язык по поводу того, чему вы невольно сделались свидетелем. Я слышал, что в святой земле Английский Лев уже поклялся отрезать его вам. Так вот – если вы посмеете проболтаться, о чем, сами знаете – я отрежу его вам, опередив Ричарда!

После этих слов Пейре выхватил свой собственный меч и сделал выпад в сторону де Кобестаня, но тот картинно раскланялся перед ним.

– Я, конечно, убью вас, Видаль, но не сейчас. Сперва я все же должен уладить это дело. Позже я сам найду вас, и мы сможем преклонить копья навстречу друг другу. Так что берегитесь Ричарда, вам как трубадуру нельзя лишиться своего главного оружия. Мне также не хотелось бы пропустить наш поединок, поэтому постарайтесь остаться в живых, – с этими словами Гийом скрылся за своей дверью, оставив Пейре кипеть от переполнявшей его злобы.

– Смотрите, как бы вам самому не лишиться головы! Хотя на что она вам – думать-то вы ей все равно никогда по-настоящему не думали… – со злости Пейре стукнул кулаком в запертую дверь и вернулся к себе.

Забегая вперед, скажу, что и спустя годы Пейре Видаль с ужасом и содроганием будет вспоминать эту свою пророческую фразу, оплакивая гибель талантливейшего трубадура, которому он так и не смог помочь.

Взбешенный и расстроенный, Пейре вернулся в свою комнату, где растолкал мирно спавшего оруженосца, велев ему немедленно собираться в путь.

Хьюго уже упаковал вещи, когда, не зная, чем бы занять себя, Пейре выглянул в окно и увидел, как Гийом, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, седлает свою серую кобылу. Видаль отошел от окна, не желая снова заслужить «лавры» шпиона. Должно быть, де Кобестань вывел серую, не садясь в седло, потому что почти ничего не было слышно. Ворча на то, что его разбудили, Хьюго уже справился с вещами и теперь пошел будить поваров – хозяйская прихоть, дело, конечно, серьезное, но и о еде в дороге забывать не годится.

Тем временем под окном вновь раздался перестук копыт и голоса. Немало удивленный возвращением де Кобестаня, Пейре снова подошел к окну и увидел внизу небольшой отряд. Десять человек, не считая командира в поблескивающей в неровном свете факелов кольчуге, и четверо слуг, несших эти самые факелы. Остальных Пейре определил как телохранителей и воинов руссильонской стражи. Отряд поспешно и тайно покидал замок. Но это не был охотничий отряд – у всех воинов у пояса поблескивали мечи и ножи, и только двое несли луки.

Пейре сел на свое жесткое ложе. Все получалось как нельзя более неприятно. Должно быть, Раймон узнал о спешном отъезде обидчика и теперь снарядил погоню.

Не ожидая от хозяина Руссильона жалости или милосердия, Пейре раздумывал, как ему следует поступить дальше. С одной стороны, нужно было, забыв обиды, лететь на выручку, должно быть уже попавшему в неприятности рыцарю. С другой, Пейре знал лишь основную дорогу к замку, в то время как Гийом и Раймон изъездили и исходили эту землю вдоль и поперек, а значит, могли оказаться где угодно.

Тогда Пейре решил, что раз он не может помочь Гийому, необходимо спасти Соремонду, на которую, быть может, обрушится следующий удар Раймона.

Запели утренние птицы, в замке начали просыпаться слуги. Пейре велел Хьюго быть наготове, а сам направился в покои госпожи. Зная по прошлому посещению Руссильона, что прекрасная северянка привыкла подниматься с первыми лучами солнца, Видаль не боялся, что ему придется встретиться с непримиримостью придворных дам и слуг, охраняющих покой Соремонды. Он рассчитывал застать хозяйку замка за утренним туалетом, в то время как Соремонда, казалось, и не ложилась. От Видаля не укрылось, что глаза прекрасной дамы были слегка красны, лицо же казалось бледным и не отдохнувшим, точно мадонна провела ночь за грустными переживаниями и тревогами.

Не желая признаваться в том, что ему обо всем известно, Пейре старался говорить на далекие от руссильонской жизни темы. При этом от трубадура не укрылся сам факт, что дама находится мыслями далеко от пределов замка и от пытающегося развлекать ее трубадура. Соремонда думала о Гийоме и Раймоне, Пейре думал о том же. Оба старались не подать вида, не вызвать подозрений, не уронить чести. Иногда их мысли сталкивались, как две зазевавшиеся птички, и тут же трубадур и дама начинали говорить о чем-то незначительном и легковесном.

Донья Маргарита сообщила, что завтрак готов и что почему-то ни сэра Раймона, ни Гийома де Кобестань в замке нет. При этом известии донна Соремонда побелела как полотно. Ей было страшно.

Втроем они направились в трапезный зал, где сидели за огромным столом, как три поспешно поставленные точки – донья Соремонда и Пейре с двух противоположных сторон стола и Маргарита посередине.

Говорить приходилось громче обычного, пустой зал рождал эхо, от которого становилось не по себе. А под сводом замка качались головы животных, лично убитых на охоте Раймоном.

Закончив с завтраком, Пейре увидел, как проворная Маргарита подскочила к сестре и быстро зашептала ей что-то на ухо.

Настало время обеда – ни от Гийома, ни от Раймона не было вестей. Никто не скакал к замку. Никто не слал гонцов с известиями. Невозможность что-либо сделать и отсутствие вестей действовало на Пейре, как раскаленная сковородка на угодившую на нее рыбу. Он уже жалел, что не бросился вслед за отрядом Раймона, так бы хоть был в курсе дела.

С другой стороны, отсутствие вестей могло означать и то, что Раймон до сих пор не нашел трубадура, а значит, была надежда, что Гийому удастся отсидеться где-нибудь, пока хозяин Руссильона не сменит гнев на милость.

Видаль уже сообщил дамам, что собирается покинуть их гостеприимный кров, откладывая выезд лишь по причине отсутствия в замке его благородного хозяина, попрощаться с которым Пейре считал своим долгом. Услышав об этом, сестры с облегчением вздохнули.

После обеда к замку прискакал слуга Раймона, сообщивший, что хозяин загоняет зверя в дальних лесах Руссильона и скоро будет дома. К закату солнца Раймон хотел устроить пир в честь славной охоты, о котором следовало побеспокоиться Соремонде.

Услышав о том, что муж преследует зверя, прекрасная дама упала в обморок. Пейре крикнул придворных дам и, взяв под локоть Маргариту отвел ее в сторону.

– Вам нужно бежать, – зеленые глаза Видаля встретились с карими глазами Маргариты. – Боюсь, что сэр Гийом уже не защитит вас, так что самое разумное будет сесть прямо сейчас на коней. Возьмите с собой пару служанок и кого-нибудь из верной вам охраны, чтобы все выглядело, словно мы отправляемся на прогулку, или не берите никого, я и мой оруженосец сумеем защитить вас!

– Бежать. Да. Конечно. Я сама твержу об этом сестре. Но, боюсь, нам не добраться отсюда ни до Арагона, где у нас есть родственники, ни до Тулузы, проезжая дорога только одна, и на ней нас непременно ждут воины Руссильона, Гийом, то есть сэр де Кобестань, мог бы вывести нас охотничьими тропами, но, боюсь, он и есть тот зверь, которого загоняет сейчас Раймон.