Вертолетик, как мне показалось, был поновее, чем тот, на котором летала Синди, но таких же габаритов — не больше, чем на четыре места. Меньше, чем через пять минут он появился над нами и завис на высоте пяти-шести метров над лодкой. Винт его обдувал нас весьма свежим ветерком, я даже забыл на несколько минут, что нахожусь в тропиках. Дядя в черной безрукавке и шортах, бейсболке и темных очках, отодвинув дверцу, проорал по-английски:

— Вам нужна помощь?

— Yes! — заорала Ленка, а я только кивнул. Дядя без долгих расспросов сбросил трос с крюком и пояснил сквозь рокот мотора:

— Цепляйте за носовое кольцо!

Я дотянулся до троса, выбрал слабину и зацепил за кольцо. Летчик поднял вверх большой палец и ловко потянул нашу посудину вперед. Получилось, само собой, побыстрее, чем своим ходом, даже, пожалуй, слишком быстро. Пилот попер со скоростью далеко за сто километров в час, и лодка помчалась вперед, как глиссер, вставший на редан. Как ни странно, этот лихой вертолетчик не только не оторвал кольцо, но даже не опрокинул нас, хотя кое-какие позывы к тому ощущались. Особо крутой маневр мужик совершил на подходе к «Дороти» (это точно была она — я название успел прочитать). Так вот, в тот момент, когда мне показалось, что этот ас с разгону шибанет нас о стальной борт яхты, — а эффект был бы вполне сравним с наездом мотоциклиста на танк! — дядя уверенно заложил виражик вправо метрах в ста от «Дороти», соответственно накренив лодочку градусов на тридцать, и тем самым нас притормозил. Хрюшка завизжала, я успел сказать слово «блин», а летун ловко отстегнул буксир и повел свою стрекозу дописывать окружность, чтобы сесть на посадочный круг яхты. Нас по инерции с угасающей скоростью все-таки дотащило до самого борта и не очень сильно о него тюкнуло.

Тут же с борта яхты высунулись два длинных багра, которыми загорелые пареньки зацепили нашу лодку за мотор и носовое кольцо. Затем свесился шторм-трап, по которому первой взобралась Ленка. Следом, ничего не забирая из лодки, вылез я.

На палубе меня ожидал приятный сюрприз, чреватый весьма серьезными осложнениями. В окружении четырех квадратных телохранителей — налысо бритых а-ля Майк Тайсон, усатых и бородатых чернокожих общим весом в полтонны — с очаровательно растрепавшимися волосами на ветерке, поднятом усевшимся на корму вертолетом, стояла Марсела Браун. На лице ее читалось нечто весьма суровое, и черные глазенки аж сверкали от негодования. Куда там всяким мексиканским сериалам! Это была страсть ярой собственницы, а отнюдь не романтической влюбленной. Она еще не смотрела на меня, потому что всецело вперила взгляд в Ленку и как бы царапала им физиономию невесть откуда взявшейся соперницы, которая осмелилась кататься на резиновой лодке в компании с ее, Марселы Браун, законным мужем.

Ленка, естественно, этого взгляда не пропустила и смело подняла вверх ответный, стальной и прочный, как уральская броня. Прицельный, бронебойный взгляд суровой русской бабы, как бы скромно намекающий, что его обладательница может и коня на скаку остановить, и в горящую избу войти, и пошвырять с борта в океан всех этих телохранителей, мать их растуды, вместе с их черномазой хозяйкой, ее мать распротуды трижды! Потому что не хрена мартышке антильской национальности сверкать зенками, а тем более пялить их на законного мужа Бариновой Елены Ивановны, 1965 года рождения, р-р-русской, пр-р-равославной, ранее состоявшей в ВЛКСМ.

Гнусный многоженец, грязный развратник, аморальный тип, изменник, вредитель, гадский гад и прочая, прочая, прочая, то есть сеньор-мистер-господин-товарищ Родригес-Браун-Баринов-Коротков (можно и в другом порядке перечислить), подумал, что все-таки в будущем надо как-нибудь выбрать время и перейти в ислам. Даже если для этого придется кое-чем пожертвовать. Тогда можно было бы спокойно оформить три брака по законам шариата и жить где-нибудь в Абу-Даби или Бахрейне. Даже еще одну жену можно нанять, лишь бы финансы позволяли. Если об этой шальной мысли я рискнул бы хоть что-нибудь вякнуть, меня немедленно спихнули бы за борт. Кто конкретно

— судить не берусь, обе были на это способны.

Я очень пожалел, что Марсела наловчилась болтать по-английски, да и в ее команде, судя по всему, в основном были американцы. Помнится, когда я был Брауном и резвился на этой самой яхте с четырьмя розочками сразу, незнание английского Марселой, а испанского — Мэри и Синди немало мне помогало. А вот с Соледад, знавшей оба языка, жить было сложно. Правда, был еще родной русский, которого тут могли и вовсе не знать. Вот на это и надо было надеяться. Но эмоции у Хавроньи были иной раз непредсказуемые…

На корме яхты трепыхался звездно-полосатый флаг. В прошлый раз, когда мы с Ленкой захватили ее, прибрав в заложники Эухению Дорадо, Лусию Рохас и Сесара Мендеса, там был хайдийский сине-бело-зеленый триколор. Так что я находился на территории, за захват которой мне мог намылить шею сам президент Клинтон.

Впрочем, захватывать яхту мне было нечем. Оружие я оставил в лодке, которую мальчики из команды «Дороти» уже подняли на палубу. Ясно, впрочем, что даже если бы я вылез на палубу при автоматах, то надолго они бы у меня не задержались. У тех четверых, что стояли вокруг Марселы, были отличные пистолеты и револьверы, а ближе к корме стоял молодец с мощным помповым ружьем. Из такой штуки он с одного залпа вышибет мозги и мне, и Ленке. В общем, надо поменьше конфликтовать, ибо здесь, во владениях Марселы, содержимое моих мозгов мало кого интересовало. Но как объяснишь это Ленке? Осторожность у Хавроньи чаще всего проявлялась уже после того, как что-нибудь случалось.

Поэтому пришлось идти на минимум риска.

Я проскочил мимо Ленки, все еще пытавшейся напугать Марселу взглядом, и, осторожно отодвигая ее с дороги, прошептал:

— Запомни: ты говоришь только по-русски! Ничего не понимаешь и ничему не удивляешься!

После этого я протянул руки к Марселе и жадно, не без настоящего удовольствия, кстати, облапил ароматную, хотя, как уже однажды отмечалось, несколько располневшую креолочку. Именно так, как истосковавшийся за два года разлуки любимый муж может обнять мать своих шестерых детей.

— Марселита! — прошептал я в кофейное ушко с увесистой сережкой. — Святая Дева привела меня к тебе!

Великий пролетарский рахмат тебе, дорогой и незабвенный католик Браун! Очень приятно иметь подходящие религиозные убеждения на все случаи жизни.

Но тут произошло то, чего я при всей своей осведомленности никак не ожидал. Из носового салона послышался галдеж детских голосов и топот шести пар разнокалиберных ног. Я не успел даже испугаться как следует. На верхнюю палубу, оттирая меня от ошеломленной Ленки, с визгом выскочило «приятно-смуглявое» — вечный поклон Макарушке Нагульнову за это слово! — «племя младое, незнакомое» (и тут без реверанса классику не обойдешься!), а именно шесть граждан США 1985-1990 годов рождения. И не просто выскочило, а еще и заорало:

— Па!

Это был нокаут. Оставалось только падать и ждать, когда вынесут. Дети меня узнали! Хотя я лично их никогда не видел. Только знал, что самого старшего зовут Кэвин. Двух прочих парней и трех девчонок я по именам не знал. Но они-то ни секунды не сомневались, что перед ними их родитель. Настоящий Браун (который не Атвуд), а через него и я, откуда-то знал, что примерно так ведут себя детеныши опоссума, которые ездят на своем папе и на чужом тоже.