Ходок улавливал запахи почти так же легко, как Перрин, и иногда быстрее понимал, что они собой представляют, но когда он начинал артачиться, Перрин принуждал жеребца идти вперед. По снегу было разбросано множество следов – отпечатки копыт конных патрулей, выезжающих в разъезд и возвращающихся в лагерь, и лапок зайцев и лисиц, – но Гончие Тьмы оставляли следы только на торчащих из снега камнях. В этих местах запах жженой серы ощущался сильнее всего, но и между камнями его было достаточно, чтобы Перрин мог проследить тварей до следующей оставленной ими отметины. Отпечатки огромных лап перекрывали друг друга, и было невозможно сказать, сколько Гончих там прошло, но поверхность каждого камня, будь он шириной в шаг или в шесть, была испещрена их следами от края до края. Эта стая была больше тех десяти, что он встретил на окраине Иллиана. Гораздо больше. Не по этой ли причине здесь в округе совсем нет волков? Он был уверен, что надвигающаяся смерть, которую он чувствовал во сне, была чем-то реальным, а ведь в том сне он был волком.

Когда след начал заворачивать к западу, в Перине зародилось подозрение, которое затем переросло в уверенность. Гончие описали вокруг лагеря полный круг; они пробежали как раз по тому месту севернее лагеря, где несколько больших деревьев лежали, наполовину поваленные, опираясь на соседние, – из расщепленного ствола каждого из них было аккуратно вырезано по длинному узкому куску. Следы покрывали выступающий из-под снега камень, гладкий и плоский, как мраморная плита, не считая лишь одной выемки в волос толщиной, которая прорезала его ровно, словно проведенная по линейке. Ничто не могло помешать Аша'манам открыть врата, а здесь были распахнуты сразу двое ворот. В тонкой сосне, лежавшей на том месте, где открылся один из проходов, был выжжен кусок в четыре шага шириной, но обугленные концы ствола были настолько гладкими, словно их привезли с лесопилки. Однако, похоже, проявления Единой Силы не интересовали Гончих Тьмы. Стая задержалась здесь не дольше, чем в любом другом месте, они даже не замедлили бег. Гончие Тьмы могут бежать быстрее, чем лошади, и дольше выдерживать темп; но Перрину не казалось, что их зловоние в одних местах было сильнее, чем в других. В двух точках круга след раздваивался, но это лишь означало, что здесь стая пришла с севера и ушла на юг. Сделав круг вокруг лагеря, они продолжили свой путь, за чем бы или за кем бы они ни охотились.

Очевидно, их целью был не он. Возможно, стая описала круг, потому что унюхала его, почуяла, что он та'верен, однако Перрин сомневался, что Гончие Тьмы заколебались хоть на мгновение, прежде чем войти в лагерь, если бы охотились за ним. Те Гончие, с которыми он сталкивался раньше, без колебаний вошли в город Ил-лиан, хотя убить его они попытались уже позже. Но докладывают ли Гончие Тьмы о том, что видят по пути, подобно крысам и воронам? Эта мысль заставила его сжать челюсти. Привлечь к себе внимание Тени – этого страшился любой человек в здравом рассудке; привлечь к себе внимание Тени означало помеху в поисках Фэйли. Это заботило Перина больше всего. Однако существовали способы бороться с Порождениями Тени, как и способы бороться с Отрекшимися, если бы до этого дошло. Что бы ни встало между ним и Фэйли, Гончие Тьмы, или Отрекшиеся, или что-либо другое, он найдет способ обойти препятствие или пройти напролом, если будет нужда. В человеке одновременно может помещаться только определенное количество страха, и сейчас весь его страх был сосредоточен вокруг Фэйли. Для других страхов в его сердце просто не было места.

Не успел Перрин еще добраться до того места, откуда начал преследование, как потоки воздуха донесли до него запахи людей и лошадей, острые в морозном воздухе, и он натянул повод, переведя Ходока на шаг, а затем и вовсе остановился. Он заметил пятьдесят или шестьдесят лошадей в сотне шагов впереди. Солнце наконец показалось над горизонтом; оно пронизывало полог леса косыми лучами света, которые отражались от снега и слегка рассеивали сумрак, однако глубокие неровные тени оставались между деревьями, проскальзывая между его тонкими лучиками. Эти тени окутывали и Пер-рина. Всадники находились неподалеку от того места, где он впервые наткнулся на след Гончих, и он мог разглядеть бледно-зеленый плащ Айрама и его куртку с красными полосами – одеяние Лудильщика, противоречащее мечу у него за спиной. Большинство всадников носило круглые, в форме горшка, красные шлемы с ободком и темные плащи поверх красных кирас; прикрепленные к копьям длинные красные ленточки развевались на легком ветерке, в то время как солдаты поворачивались, внимательно всматриваясь во всех направлениях. Первая Майена часто выезжала из лагеря по утрам, беря с собой достаточно телохранителей из Крылатой Гвардии.

Перрин уже собирался тихонько ускользнуть, чтобы не пришлось встречаться с Берелейн, но тут он увидел стоящих возле лошадей трех высоких женщин, до пояса закутанных в длинные черные шали. Он заколебался. Хранительницы Мудрости хотя и неохотно ездили верхом, когда другого выбора не было, но необходимость пройти пару миль по снегу в тяжелых шерстяных юбках была недостаточно веской причиной, чтобы заманить их в седло. Почти наверняка Сеонид и Масури тоже там, хотя Берелейн, по-видимому, и нравилась ай-илкам по причине, которой он не мог постичь.

Он не собирался присоединяться к всадникам, независимо от того, кто находился среди них, но колебание лишило его возможности скрыться. Одна из Хранительниц Мудрости – он решил, что это была Карелле, женщина с огненными волосами и постоянным вызовом в глубине колючих голубых глаз, – подняла руку, указывая в его направлении, и вся группа тронулась с места; солдаты разворачивали лошадей, вглядываясь в чащу леса и слегка склонив копья с длинными стальными наконечниками. Вряд ли им удавалось толком разглядеть его сквозь чередовавшиеся глубокие озера тени и яркие столбы солнечного света. Удивительно, что это удалось Хранительнице Мудрости; впрочем, Айил всегда славились острым зрением.

Масури была там – стройная женщина в плаще бронзового цвета, верхом на серой в яблоках кобыле, – а с ней и Анноура, она держала свою каурую лошадку позади остальных, но ее можно было узнать по дюжине тонких черных косичек, видневшихся под капюшоном. Сама Берелейн на холеном гнедом мерине ехала впереди – высокая, красивая, молодая, с длинными черными волосами, в красном плаще, отороченном черным мехом. У этой красотки, однако, был один существенный недостаток: она была не Фэйли. И еще один минус разрушал ее красоту окончательно, по крайней мере в его глазах. Именно от нее Перрин узнал о похищении Фэйли и о связи Масимы с Шончан, хотя почти все в лагере думали, что он переспал с Берелейн в ту самую ночь, когда Фэйли исчезла, а она не предпринимала никаких попыток опровергнуть этот слух. Подобные толки были не того сорта, чтобы он мог попросить ее и публично заявить, что это неправда, однако она могла бы сделать хоть что-нибудь, приказать своим служанкам опровергнуть слухи, да мало ли что. Вместо этого Берелейн хранила молчание, а ее служанки, вечно стрекочущие как сороки, только раздували эти слухи. В Двуречье подобная «слава» прилипает к людям намертво.

Он избегал Берелейн с той самой ночи и уехал бы прочь даже сейчас, после того как его заметили, но она, взяв из рук сопровождавшей ее служанки, низенькой женщины в голубом с золотым плаще, корзиночку с круглыми ручками, сказала несколько слов остальным и тронула своего холеного гнедого мерина в его сторону. Она ехала одна. Анноура подняла руку и прокричала что-то ей вслед, но Берелейн даже не обернулась. Перрин не сомневался, что она последует за ним, куда бы он ни ускакал, так что не стоит заставлять людей думать, что они хотят уединиться. Он вонзил каблуки в бока Ходока, собираясь подъехать к остальным, хоть ему этого совсем не хотелось – пусть едет следом, если хочет, – но Берелейн заставила своего гнедого пойти рысью, несмотря на неровную почву и глубокий снег, даже перепрыгнула торчащий из-под снега валун, и в развевающемся за плечами красном плаще перехватила его на полдороге. Она была хорошей наездницей, этого у нее не отнимешь. Не такой хорошей, как Фэйли, но лучше, чем многие.