Только русские интеллигенты, пропущенные сквозь пытку 91-го и 93-го годов, сквозь мерзость 96-го, исхлестанные бичами «демократов», оболганные, лишенные театров и издательств, изгнанные из университетов и телестудий, посаженные на хлеб и на воду, — только они из своей катакомбы говорят жестокую истину о русской катастрофе, называют имена палачей, и одним своим существованием, своим голосом, напоминающим вопль кликуши, стон смертельно раненного воина, проклятья и молитвы пророка, искупают ложь и паденье сгнивших вождей и витий.

Инок, писавший среди разорений и пожаров «Слово о полку Игореве». Митрополит Филипп, заступившийся за несчастных и павший на ступенях царских палат. Пушкин, из сугробов михайловской ссылки воспевавший подвиг декабристов. Блок, среди декадентского тления игравший на своей флейте «музыку зорь». Платонов и Булгаков, кричавшие сквозь железную маску. Все они передали свои заветы нынешнему поколению русских интеллигентов, не потерявших совесть, не искусившихся на деньги и славу, не обольщенных льстецами и лицемерами, не испугавшихся громил и насильников.

Русский интеллигент — последний, кто свидетельствует перед Богом правду о русском Горе, русской Борьбе, о неизбежной русской Победе.

Вам — Шафаревич, Распутин, Бондарев, Варенников, отец Дмитрий Дудко, Зорькин, Клыков, Бурляев — вам сотоварищи, стоящим насмерть на роковой меже русской истории, внимают и верят люди. Вы — власть! Вы — совесть! Вы — последнее прибежище русской судьбы!

Декабрь 1997 r., № 52

Соглядатаи из «комиссии по экстремизму», ночные совы режима, Савостьянов и Степашин, парят над Россией. Выискивают «взрывателей памятников». Роются в досье патриотических лидеров. Берут на заметку рабочих, блокирующих Транссибирку. Стращают страну революцией, смутой, террористами «красных бригад». А страна не боится «красных бригад». Безропотно и безгласно мрет, тихо сходя под землю, украшая родные могилки венками из бумажных цветков. Редко кто из офицеров и академиков пустит себе пулю в лоб. Совсем уж единицы в голодном помрачении вырежут из деревяшки гранату, захватят магаданский самолет или машину беспечного скандинава, и ждут, когда их пристрелят. Народ, обессиленный, лишенный вождей, исхлестанный бичом НТВ, покорно ждет от Немцова и Чубайса зарплаты, остается в стойле «реформ», глядя, как очередные полтора миллиона соотечественников превращаются в пар.

Взбунтовались машииы. Тысячи механизмов вошли в беспощадный подпольный заговор. Организовались в террористические группы моторы, турбины, системы связи, радары, коммуникации. Падают на землю самолеты-самоубийцы. Взрываются протестующие шахты и нефтепроводы. Рассыпаются от ненависти мосты и высотные здания. Сгорают один за другим оскорбленные космические аппараты. Рвутся теплотрассы, обрекая на замерзание регионы. Хранилища химических и радиоактивных отходов мстят, отравляя континент.

Революция взбесившихся от отчаяния машин направлена против бездарного преступного режима, безмозглого и болтливого кабинета, против «хозяйственника» Черномырдина, погубившего экономику и великую техносферу СССР, уныло и косноязычно разглагольствующего о «реформах», о «правительстве профессионалов», о неизменности курса.

Машины устали от брехни, устали от неплатежей, устали от воровства и пошли походом на Кремль и Барвиху. Тот, кто первый вставил беловежский лом в колеса огромной государственной машины СССР, построенной из часовых поясов, тот не убережется от атаки машин, среди которых куранты па Спасской башне и часики на руке Наины Иосифовны. Если вся ПВО страны попытается прикрыть небо над Барвихой и все спецслужбы режима окружат резиденцию тройным кольцом, все равно — ибо так устроена единая и неделимая техносфера — лопнет сливной бачок в «августейшем туалете», и этот взрыв будет услышан на атомных станциях и в ракетных шахтах.

Государство в конце технотронного XX века не может управляться партократическим зубро-бизоном, пораженным болезнью Паркинсона. Не может управляться трусливым и жалким банкиром, отдавшим Россию Чечне. Не может управляться тупым, как кастет, генералом, чьи афоризмы взяты с наколок зэка.

Советская цивилизация, охватившая континент грандиозной машинерией, уходящей в магму, в Космос, в человеческий мозг и сердце, цивилизация, беременная суперпроектом XXI века, управлялась технократами Баклановым, Тизяковым, Нечаем, которые были устранены. Заменены младшими научными сотрудниками из демократических НИИ, попами-расстригами и неудачниками-публицистами. И те, решив, что им достался синтезатор из дискотеки, стали нажимать множество разноцветных кнопок и клавиш. Услышав угрюмый гул идущей вразнос техносферы, трусливо бежали. Передали экономику в руки Шойгу, оглохшего от пожаров и взрывов.

Где ты, великий Технократ-Духовидец, ведающий тайну машины и природы, души и механизма, государства и Бога? Знающий язык птиц, поэтов и машин?

Где великое русское дерзновение, направленное на одухотворение железного и бездушного механизма?

Карлики, не оставляющие еды людям и топлива машинам, потрескивая телефонами сотовой связи, состряпали смертельный для России бюджет-98. Другие прикормленные карлики с телефонами «Билайн» приняли этот бюджет в «оппозиционной Думе», подпитывая катастрофу.

Депутаты, не летайте самолетами! Не пользуйтесь канализацией! Отложите мегафоны на патриотических митингах! Машины восстали, и им наплевать на все ваши «лимиты на революцию»!

Наконец-то свершилось: Чернобыль и Черномырдин нашли друг друга.

ноябрь 1997 г., № 47

Оппозиция в Думе все больше напоминает таракана, привязанного на ниточку и слегка придавленного.

Что не удалось сделать всей «левой оппозиции», Минкин сделал «одной левой». Статейка, написанная в спальне Березовского, разогнала всю дружную хамкающую свору.

Рыжий вожак, затравленный Доренко, влез на макушку дерева, словно он — не волкодав, не лучший министр, а драный кот, сожравший чужую сметану.

«Красный» Селезнев, боясь опоздать, поглядывая вверх на котяру, тоже подал голос. Объявил ультиматум правительству, пригрозив отклонить бюджет, если Ельцин не сбросит Чубайса.

Черномырдин тотчас приехал в Думу, и было слышно, как он кого-то пинает и кто-то жалобно и знакомо скулит. Ястржембский, с видом экзекутора поглядывая на ведро с розгами, посоветовал оппозиции уняться, и та унялась. Селезнев, слегка помятый на вид, разглаживая орденскую ленту, разделил «проблему Чубайса» и «проблему бюджета».

Ельцин подвинул Чубайса с поста министра финансов, сохранив его роль в правительстве, и отдал финансы Задорнову, то есть Явлинскому, то есть тому, кто является ярым врагом «левых», провозглашая себя при этом единственным «неподкупным оппозиционером».