— Сегодня самый тиражный жанр в нашей литературе — политическая фантасмагория. Лидируют в нем два популярных писателя-постмодерниста Виктор Пелевин и Владимир Сорокин. Как вы относитесь к их творчеству? Вы признаете, что это серьезные писатели в своей эстетике или вам как консерватору-реалисту чуждо это направление?

— Как я могу относиться к этому жанру, если чуть ли не первыми политическими фантасмагориями в нашей новейшей литературе были «Невозвращенец» покойного Александра Кабакова (1990) и мой роман «Демгородок» с подзаголовком «Выдуманная История» (1993). «Демгородок», кстати, до сих пор переиздают и раскупают. К Владимиру Сорокину и Виктору Пелевину я отношусь с уважением, они талантливые писатели, которые идут своими путями, отличными от моего направления. Чей путь вернее, станет ясно лет через двадцать-тридцать. Кого в 2050-м будут перечитывать, тот и выиграл этот творческий спор. Все по-честному Это вам не Букер. Я за их новинками, как профессионал, слежу, но не решусь сказать, что их книги — мое любимое чтение. Например, Юрий Козлов или Александр Терехов мне ближе.

— Лично вам насколько комфортно сегодня пишется как литератору? Над чем работаете, какими тиражами печатаются и переиздаются ваши прежние книги? И почему они переиздаются?

— Пишется мне, как всегда трудно и хорошо. Мой «крайний» роман «Веселая жизнь, или Секс в СССР», вышедший в прошлом году, по продажам держится в верхних строчках почти без всякой рекламы. Прежние мои вещи переиздаются. Тиражи небольшие, 3–5–10 тысяч, но зато переиздания идут постоянно. Спрос есть, порой ругаюсь с ACT, что не успевают допечатывать и удовлетворять заказы магазинов. Только за последний год, помимо нового романа, вышли мои книги: «Селфи с музой. Рассказы о писательстве», «Три позы Казановы. Извлеченная проза» (ИД «Аргументы недели»), книга пьес «Он, она, они» (ACT), публицистические сборники «Босх в помощь!», «Быть русским в России», «Честное комсомольское!» («Книжный мир»). На выходе: 8-й том 12-томного собрания сочинений (ACT), три тома интервью (1986–2020), поэтическое избранное «Времена жизни», сборник «Мысли на ветер» (ИД «Аргументы недели»)… Пишу рассказы из цикла «О советском детстве». Вышла в свет книжка обо мне Михаила Голубкова (ACT). Вы, наверное, удивитесь: и чего это он так бранится, если у него все хорошо? За Державу обидно.

— Ваши книги о советской эпохе замахивались на ее устои, но теперь вы защищаете период застоя, говорите о росте интереса и уважения к опыту СССР, что люди соскучились по самоуважению и память о советском периоде дает такой повод, так как тот строй, при всех его недостатках, был нацелен на созидание общества социальной справедливости и равных возможностей. Почему вы изменили свои взгляды?

— Во-первых, я никогда не замахивался на устои. Не зря Сергей Михалков как-то в шутку назвал меня «последним советским писателем». Я просто всегда честно писал и о том времени, и о нынешнем. Достаточно прочесть мои романы «Замыслил я побег…», «Небо падших», «Грибной царь», «Гипсовый трубач», «Любовь в эпоху перемен»… Конечно, спустя 30 лет, пережив крушение страны и своих иллюзий, я иначе вижу советское время. Не случайно в «Веселой жизни» я возвращаюсь к тем временам, которые описаны у меня в «ЧП» и «Апофегее». Но тот, кто прочтет «Веселую жизнь», убедится: я не перестал видеть недостатки советской жизни, я просто стал лучше понимать достоинства того жизнеустройства. Кстати, интерес к советскому прошлому нарастает в нашем обществе… Случайно ли?

— Насколько сегодня в нашем обществе серьезен раскол — финансовый, идеологический, духовный? Он уменьшается или усугубляется? Почему либералы и патриоты ведут непримиримую вражду, разве нельзя находить позитивный консенсус для развития общества в целом?

— Раскол, по-моему, углубляется. О его причинах мы уже говорили. Консолидация, конечно, необходима. Я тоже сторонник диалога. У России было всегда два крыла — патриотическое и либеральное. С одним крылом не полетаешь. Но мой 16-летний опыт главного редактора, пытавшегося выпускать полифоническую газету, свидетельствует о том, что чаще всего от диалога отказываются либералы. Им не о чем с нами, сермяжными, спорить. Видимо, плевать через забор добровольного либерального гетто куда как приятней…

— Может ли искусство, культура стать объединяющим началом для общества? Или, наоборот, писатели, режиссеры только усугубляют этот раскол?

— Мне кажется, чем культура будет разнообразнее, разнонаправленнее, противоречивее, тем лучше. Сложные системы устойчивей. Новое, как искра, рождается при столкновении разнозаряженных мнений. О чем могут спорить единомышленники? О нюансах. Конечно, бывают периоды вынужденной консолидации ради выживания, когда все разногласия откладывают в сторону. Война, например. Антисоветчик Бунин восхищался «Василием Теркиным». Но лучше, разумеется, обойтись без вынужденного единства. Однако всегда должны быть точки соприкосновения, наложения позиций. Я готов спорить и находить общий язык с любыми деятелями культуры за исключением тех, кто равнодушен к судьбе Отечества…

Беседовала Ольга Вандышева, Газета «БИЗНЕС Online»

Казань, август 2020 г.

— Юрий Михайлович, недавно у Вас вышли новые книги, расскажите о них поподробнее?

— Да, время самоизоляции оказалось для меня плодотворным. Это были три месяца сосредоточения, замыслов и набросков. Вышли в свет и новые книги. Изданы мои рассказы о писательстве «Селфи с музой». Это веселые мемуары об изнанке творчества. Появился сборник «Зачем вы, мастера культуры?», куда вошли мои статьи и эссе о литературе и искусстве, написанные за тридцать с лишком лет. Думаю, удивит читателей и книга «Времена жизни» — стихотворное избранное почти за полвека, но там есть также новые и никогда не печатавшие вещи, например, цикл эротических стихов и моя политическая сатира. Ушел в печать трехтомник моих интервью, их я давал разным СМИ с 1986 по 2020 год.

— У Вас вышла расширенная версия книги «Желание быть русским». Почему Вы решили ее обновить? Что было добавлено?

— Мое обширное эссе «Желание быть русским», увидевшее свет два года назад в издательстве «Книжный мир», — из тех книг, которые дописывают всю жизнь. Важность поднятой темы, давно меня волнующей, я ощутил острее, когда недавно услышал, как президент Путин, рассуждая о территориальных потерях России в результате распада СССР, высказал мысли, очень близкие к тем, что я сформулировал в «Желании…» Такая перекличка понятна, ведь наша литература часто прокладывала путь политической мысли. Вот почему и цари, и вожди всегда внимательно следили за словесностью, особенно за публицистикой. Первые издания «Желания» быстро разошлись. Я стал готовить переиздание и, честно говоря, хотел лишь кое-что уточнить, а получилась новая редакция: вместо 15 глав теперь стало 25. Не мог я не среагировать и на споры вокруг «национальных» поправок в Конституцию.

— Считается, что сегодня вопрос этнического самоопределения в силу разных обстоятельств занимает очень малое количество людей, что повлияло на это явление?