— Да они вообще людей не очень любят! — голос Мастера Оружия лучился добродушием.

Йи всё же поднял голову — и увидел, что Учитель протягивает ему руку.

О нет. Он быстро поднялся на ноги, с благодарностью поклонился Учителю.

— Дозволено ли будет спросить…

— Йи Дэй, ты ничего не испортил и не сломал. Успокойся. Я хочу просить у тебя прощения.

Воздух отказался входить в грудь. Учитель — просит прощения у него. Второй раз. Нет, это сон…

Отбросив кисею облаков, солнце светило в спины Учителю и Мастеру Оружия, мешая Йи рассмотреть их лица, но голос Учителя, серьёзный, спокойный и с едва заметной нотой вины, не оставлял ни тени сомнений.

— Прости эту нелепую шутку. Я не мог поверить, что ты настолько серьёзно отнёсся к выбору оружия. Вернее, что она выбрала тебя.

— Они любят его, Учитель! — рассмеялся Мастер. — Ему не поверил, мне верь. Циньхуа у меня тоже пятый год без хозяина, ни с кем общего языка не находила, а гляди-ка. Этого увидала и уже успела порезать того Мастера, что вёл церемонию, обиделась, небось, что Йи не отдали, а попытались всу… кхм… вручить следующему за ним…

— А где… — хрипло заговорил Йи, понимая, что говорит что-то не то. — Учитель! Я не обижен, я просто… где Ша?

Йи по-прежнему не чувствовал её, но почему-то казалось, что она где-то очень-очень близко.

— Здесь, — улыбнулся Учитель, отстёгивая от пояса чёрные кожаные ножны с затейливым тиснением; на рукояти алая кисточка на хитром замочке — такую можно отстегнуть в бою, сбивая внимание противника. — Здесь.

Йи бесшумно преклонил колено, принимая в руки вожделенную тяжесть Стальной Женщины.

Без ножен весь её вес стекался к рукояти. Йи казалось, что, наверное, он, и правда, умер там, на церемонии дарения оружия, чтобы теперь заново родиться в прикосновении губ к прохладному клинку. Красная кисточка игриво трепетала в струях ветра: вот ты и дождался, вот ты и нашёл меня, Смерть, что теперь, что дальше, готов мне отдать ещё чью-то жизнь, кроме своей?

— Хватит тебе моей, — тихо шепнул Йи.

А вот так, наверное, сходят с ума. Начинают говорить с оружием, и всё.

— Я тоже её слышу, — склонился к нему Мастер Оружия. — Не волнуйся, ты со временем привыкнешь. Не каждый меч — истинная Стальная Женщина, но каждая Стальная Женщина, если признает себя твоей, будет служить тебе верой и правдой… ты подумай о Сверкающей. Жаль, если ей придётся и дальше лежать здесь, ожидая судьбы.

— Но Ша…

По лезвию скользил солнечный свет. Казалось, он течёт медовыми каплями вдоль ребра к острию. В этом золотом свечении Йи чудилась гордая улыбка: я твоя с самого рождения — твоего, моего, я с тобой все последние три года, я такая же, как те мечи, с которыми ты учился боевым приёмам, нам не нужна даже церемония единения крови и стали, а дао… пусть. Пусть будет. Мы примем её в нашу семью…

Мастер Оружия поцокал языком:

— Ну ты гляди-ка!

Учитель не был Мастером Оружия, он не мог слышать чужих Стальных Женщин, но опыт жизни подсказывал ему, что могут значить игривое восхищение Мастера и жарко пылающие щёки Йи.

Стальные Женщины Йи подружились молниеносно, в тот же день.

Йи засыпал в обнимку с ними. Просыпался раньше, чтобы успевать делать те упражнения, которые показал Новый Канг. Выходил в свободные часы на тренировочную площадку — и Новый Канг тут же разнообразил отдых молодёжи тренировками боя на двух мечах разной конфигурации.

— Пара одинаковых мечей в бою — это просто. Пара совершенно разных мечей при должном умении может дать хорошее преимущество, — говорил Канг юношам.

И показывал, и становилось ясно, где молодая поросль, а где мужчина.

Новые мечи Ксиабо оказались парными дагъен, Лэя дождалась дикая цянь Пейжи85.

В один из дней нежданная гроза, налетевшая от Крокодилового хребта, разогнала молодёжь по зимним тренировочным залам и крытым галереям. Друзья решили переждать её рядом с домом целителей. Там для выздоравливающих выстроили просторные залы, широкие веранды, рядом с которыми дети клана каждую весну рассаживали красивые растения. Буря, как могла, перемалывала цветник жерновами ветра и тяжёлых капель, но в глубину веранды им тяжело было долетать.

Лэй, любуясь усеянной жемчужинами брызг паутиной на резной раме — кроме целителей никто не давал столько воли паукам — вдруг что-то вспомнил:

— Йи, вот смотри, Ша — твоё оружие по рождению, Циньхуа — оружие после рождения, а оружие до рождения у тебя есть? Было бы, и ты был бы легендой!

— Это тебе уже подмастерья оружейников разных оружейных сказок нарассказывали? — заинтересовался Ксиабо.

Йи попытался сделать вид, что не расслышал, но Лэй не привык так просто сдаваться.

— Нет, ты что, мне вообще предложили ещё раз подумать как следует, а действительно ли я хочу быть Мастером Оружейником! А про трёх Стальных Женщин, одна из которых у мужчины появляется до рождения, вторая при рождении, а третья после него, мне рассказывал дедушка. Так что, Йи? Как у тебя с оружием, которое родилось раньше тебя, но назначено тебе? Или Ша и есть оно?

Дэй вздохнул, протяжно и грустно, и попробовал отклонить тему:

— А что значит, быть легендой в таком случае, когда есть и то, и другое, и третье?

Лэй решил, что готов идти и долгим путём:

— Дедушка говорил, что такой мужчина может стать бессмертным в боях…

— Неуязвимым? — восторженно протянул Ксиабо.

— Что ты, вполне уязвимым, но его Женщины встанут на его защиту и не дадут противникам нанести смертельный удар… неуязвимость не подарят, но и ничего страшного со своим мужчиной сделать не позволят. А такой мужчина, которого невозможно убить в бою, непременно войдёт в легенды! Вот только редко такое бывает, чтобы одному человеку сразу столько Стальных Женщин досталось. Я почему спрашиваю, вот — две-то у тебя уже есть. А может, где и третья! Или третьи. Оружие бывает и парным…

— Вряд ли, — сделав вид, что усеянная каплями паутина куда интересней всего прочего, Йи отвернулся от друзей.

Он отчасти был благодарен Лэю, потому что сразу понял, на что тот и так и этак пытается намекнуть второй день подряд: Полдень и Полночь, волосяные клинки, кулоном болтающиеся на шее Лю.

Они же, и правда, то оружие, что появилось у Йи ещё до того, как он родился.

А ведь заманчивая, как ни крути, перспектива!

Ша скромно молчала, тогда как Циньхуа прям-таки вибрировала предвкушением крови: хорошо, не убить, порвать, порвать руки той жадной твари, что тянется к чужому,