– Эта рыбина называется ваху. Если мне не изменяет память, в меню модных ресторанов Лос-Анджелеса ее именуют «о'но». Но мы здесь зовем ее ваху. Плоть у нее белая и нежная, как у палтуса. Хочешь забрать ее с собой?

– Нет. Брось ее в воду. Уж больно она красивая.

Маккитрик вытащил крючок из судорожно раскрывавшейся рыбьей пасти и протянул ее Босху:

– Хочешь подержать? Она весит, должно быть, фунтов двенадцать-тринадцать.

– Спасибо, не надо. Что-то мне не хочется ее держать.

Но Босх тем не менее шагнул вперед и провел пальцем по ее сверкающему боку. На миг ему показалось, будто в рыбьей чешуе отразилось его лицо. Он кивнул Маккитрику, и тот швырнул рыбу в море. Погрузившись в воду, та, словно мертвая, несколько секунд качалась на волнах на расстоянии двух футов от поверхности. «Посттравматический синдром», – подумал Босх. Потом рыба оправилась, вышла из ступора и, взмахнув хвостом, исчезла в глубине. Босх с помощью катушки смотал леску, продел острие крючка в фиксирующую петельку и снова закрепил свой спиннинг в держателе. С рыбалкой было покончено. Подойдя к сумке-холодильнику, он извлек из нее очередную банку с пивом.

– Хочешь сандвич, Босх? Бери, не стесняйся, – предложил Маккитрик.

– Спасибо, я не голоден.

Жаль, что схватка с рыбой прервала их разговор.

– Ты остановился на том, что Арно Конклин изъявил желание с вами встретиться.

– Так я тогда подумал. Но потом выяснилось, что ошибся. Предложение встретиться относилось только к Клоду. И он отправился к Конклину один.

– Почему Конклин пригласил одного Эно?

– Этого я не знал, а Эно вел себя так, словно тоже не имел об этом никакого представления. Потом уже я предположил, что Арно и Клода связывали какие-то давние отношения.

– Но что это за отношения, ты не знаешь, верно?

– Верно. Этого мне выяснить не удалось. Клод Эно был старше меня на десять лет, повидал жизнь и предпочитал общаться с людьми своего круга и возраста.

– И что же случилось потом?

– А вот этого я не знаю. Могу лишь передать то, что сообщил мне по этому поводу мой напарник. Понимаешь?

Он давал Босху понять, что не доверял своему напарнику. Босх знал это чувство и согласно кивнул.

– Продолжай.

– Он вернулся от Конклина и сказал, что тот велел оставить Фокса в покое, якобы тот в этом деле не замазан и к тому же является информатором комиссии по расследованию преступлений антиобщественного характера. Конклин заявил, что ценит Фокса в этом качестве и не хотел бы, чтобы его компрометировали, пытаясь обвинить в преступлении, которого он не совершал.

– Почему Конклин был так в этом уверен?

– Не знаю. Эно сказал Конклину, что помощники и даже заместители окружного прокурора не имеют права решать за полицию, кто замазан, а кто – нет, и мы не оставим Фокса в покое, пока лично с ним не переговорим. После этого Конклин согласился предоставить Фокса в наше распоряжение, чтобы мы могли побеседовать с ним и снять у него отпечатки пальцев. Но только при условии, что это будет сделано на «его территории».

– То есть...

– То есть в его персональном офисе в старом здании суда. Сейчас его уже снесли и на этом месте выстроили здоровенную бетонную коробку. Как раз перед моей отставкой. Жуткое строение.

– И что же произошло в офисе Конклина? Ты при этом присутствовал?

– Да, я при этом присутствовал, но тогда не случилось ничего особенного. Мы допросили Фокса в присутствии Конклина. Там же находился и Наци.

– Наци? Кто это?

– Цепной пес Конклина. Гордон Миттель.

– Миттель при этом присутствовал?

– Точно так. У меня было ощущение, что он следил, как бы Конклин не сболтнул лишнего, а Конклин, в свою очередь, следил, чтобы лишнего не сболтнул Фокс.

Босх не выказал ни малейшего удивления.

– О'кей. И что же Фокс вам рассказал?

– Насколько я помню, не много. Сообщил о своем алиби и назвал людей, которые могли бы его подтвердить. А потом я снял у него отпечатки.

– А что Фокс сообщил вам о жертве?

– Почти то же самое, что мы узнали от ее подруги.

– Мередит Роман?

– Да, кажется, так ее звали... Ну вот. Фокс сказал, что Марджери отправилась на вечеринку, поскольку ее наняли сопровождать какого-то парня. Он сообщил также, что вечеринка должна была состояться в Хэнкок-парк, но где именно, он не знает. По его словам, он не имел никакого отношения к этому мероприятию. Нам это показалось подозрительным. Чтобы сутенер не знал, где его шлю... то есть где одна из его девушек проводит время? Так почти не бывает... Услышав это, мы сразу на него навалились. Но тут в разговор вмешался Конклин и начал спускать дело на тормозах.

– То есть он не хотел, чтобы вы давили на Фокса?

– То-то и оно. В жизни ничего подобного не видел. Наш будущий окружной прокурор – все знали, что он собирается баллотироваться на этот пост – стал выступать против нас и защищать этого ублюдка... Прошу прощения за «ублюдка». Вырвалось...

– Забудь об этом.

– В общем, Конклин старался представить все так, будто мы чего-то недопонимаем, обрабатываем не того человека и вообще неправильно ведем следствие. Пока он нас отчитывал, этот здоровенный кусок дерьма Фокс сидел, развалясь на стуле, ухмылялся и ковырял в зубах зубочисткой. Хотя это было тридцать лет назад, я до сих пор помню эту поганую зубочистку... Короче говоря, нам так и не удалось доказать, что Фокс знал о месте вечеринки и сам направил туда жертву.

Лодка качнулась на высокой волне, и Босх окинул взглядом окружающее пространство. Других лодок видно не было. Это показалось ему необычным. Кроме того, он понял, как сильно здешние воды отличаются от Тихого океана. Тихий был холоден, грозен и катил волны темно-синего цвета. Залив же имел приятный зеленоватый оттенок.

– Потом мы уехали, – сказал Маккитрик. – Я полагал, что у нас еще будет шанс допросить Фокса. Чтобы как следует к этому подготовиться, мы начали проверять его алиби. Выяснилось, однако, что алиби у него прочное. И не потому, что его подтвердили свидетели, которых он назвал. Мы проделали большую работу и нашли независимых свидетелей, с ним не знакомых. Насколько я помню, алиби у него было просто железное.

– Ты помнишь, где он был в ту ночь?

– Сначала сидел в баре в Иваре, где собираются сутенеры. Не помню, как он назывался. Потом поехал в Вентуру, где провел вторую половину ночи за игрой в карты. Под утро кто-то ему позвонил, и он отчалил. Главное, он не пытался заручиться алиби именно на эту ночь. Это была его обычная жизнь. Его в этих притонах хорошо знали.