Из-за поворота мне навстречу, к моему неописуемому изумлению, вырулил – кто бы, вы думали? Впрочем, во всем мире только один человек ассоциирует меня с первым человеком в космосе. Точнее, не меня конкретно, а мою фамилию… и то выдуманную.

Полищук!

– Сергей М-михалыч? – От неожиданности я споткнулся и даже слегка заикнулся. – А… вы как здесь? Что случилось? На вас лица нет! А Ирина где, вы знаете?

– Фу-ух… погодь минуту. – Дед судорожно схватился за левую сторону своего представительного пальто, а другой рукой беспомощно махнул в мою сторону. – Не тараторь! Что же ты живешь на такой верхотуре? Сердце сейчас выпрыгнет.

– А вы за мной, что ли? Вы?! А почему… вы-то? Помоложе никого не нашлось?

– Что же ты трещишь, как сорока? – Полищук сдернул с головы своего «пыжика» и мехом вытер пот со лба. – Трещит он и трещит! А еще в кружок ходит… в этот… юного разведчика. Какой ты разведчик? Шума от тебя…

– Я-то, конечно, могу и помолчать, но…

– Вот и молчи, – перебил меня суровый наставник всех юных разведчиков мира. – Там, за углом, остановка, давай пройдем, присядем.

Что за сюрреализм?

Инструктор горкома, куратор от партии над силовыми структурами города лично шлепает в гору, чтобы…

А чтобы – что?..

Чего ему, собственно, от меня надо? От меня, малопонятного члена подозрительного кружка, по «легенде» лишь фрагментарно прикоснувшегося к делам группы государственной безопасности?

Опершись о мое плечо и отдуваясь как паровоз во все щели, дед Полищук с вожделением нацелился на скамейку около автобусной остановки. Спуск стал более пологим, за спиной остались живописные одноэтажные домишки, причудливо рассыпанные на крутом склоне. Среди этого хаотичного бисера на самой макушке городского холма как раз год назад появились четыре пятиэтажки, в одной из которых моя семья сейчас и проживает. Место, от которого в городе все близко, достаточно только спуститься вниз…

– Так чего стряслось-то? – спросил я у деда, дождавшись, пока он усядется уже на лавочку свою и отдышится наконец. – Ирина где?

– Где-где. Где надо! Уф-ф… К месту уже выехала. Заранее. Подожди, отдышусь.

– К какому месту?

Полищук строго на меня воззрился.

– Хватит уже… с секретами своими! Я вам не слепой. И все ваши действия у меня под контролем должны быть. Вот здесь, в кулаке! Понятно тебе, Гагарин?

– Ну-у… наверное, да, – промямлил я, тщетно пытаясь собрать мысли в кучу. – Только… зачем же вам все второстепенные детали-то знать? К чему это?

– Мне что, отчитываться тут перед тобой? Рассказывать каждому сопляку про то, что партия меня к вам послала? Вот еще! Много чести!

Я недоуменно помотал головой.

Что это вообще за тема? И что за дикий наезд на мальчишку? Деда кто-то обидел в самых лучших чувствах? Партия тут при чем?

– Сергей Михайлович! – попытался я придать своему голосу умиротворенности. – Ведь это именно вы ко мне сюда в гору поднимались. Не я к вам. Значит, у вас есть что мне сказать. Не так ли?

– «Такает» он, – проворчал Полищук, вроде бы успокаиваясь. – Я не понимаю вообще этих дурацких игрищ с несовершеннолетними сопляками. Докатились! Ерундой занимается этот ваш начальник. Экспериментатор.

– Ну так что? – подбодрил я его. – Что вы хотели мне сказать?

– Ничего! – огрызнулся дед. – Арестовали вашего Татарина, вот что! Как его там? Нарбекова Ильяса. Симулянта, что парализованным прикидывался. Допрашивают уже…

Вот это новость! Ничего себе.

– Однако! А где его нашли?

– Вот какое твое дело, Гагарин? Тебе что поручено? Оказать содействие органам, сына изобразить этой… как ее… женщины-археолога. Спектакль тебе поручен! Ты чего с вопросами своими лезешь… куда не следует?

Новый наезд.

Вообще ничего не понимаю. Чего он психует? И что ему вообще от меня надо?

– Ну ладно, – сказал я примиряюще, – так что все-таки от меня требуется, Сергей Михайлович?

– Ты совсем тупой, Гагарин? – опять взъелся на меня невыносимый дед. – Тебе же сотню раз говорено, что надо изобразить сына! Сына женщины-археолога! Покрутиться нужно около развалин церкви над Форосом. Вместе с этой… с Ириной. Чтобы воришка тот, что нашел списки немецкие, на вас клюнул. Чего непонятно-то?

Я уставился на противного старика и в недоумении захлопал глазами.

Вообще-то непонятно… ВСЕ!

Какой такой «воришка»? Он же нами выдуман! А то, что товарищ Полищук со своей номенклатурной верхотуры не желают-с верить нам, – это… интимное дело самого товарища Полищука. И если, с его слов, взяли Татарина, то за каким лядом Ирина типа «выехала к месту»? Зачем? Воздух ловить? А Козет тогда где? А засадная опергруппа в окрестностях Форосской церкви, которая как раз сегодня ночью и должна замаскироваться на подходах? Почему ей отбоя не дали, коли злодея уже нашли? Или я чего-то не знаю?

Или же… товарищ… нет, гражданин Полищук…

ВРЕТ?

Врет про то, что кто-то там арестован?

И…

В голове, как после оглушительного набата, на краткий миг повисла дрожащая пустота.

А потом мысли, как ленивые молекулы в ледяной глыбе, шевельнулись и медленно стали разгоняться по широкому фатальному кругу, ускоряясь с каждым мигом в сумасшедшую круговерть, состоящую из фактов, домыслов, намеков и событий последних дней. И вот уже в самом центре бешеного вихря начало угадываться, нащупываться что-то темное. Нечто пока не материализовавшееся, пока интуитивно эфемерное, но уже подспудно грозное и смертельно опасное, о чем мои внутренние зуммеры-звоночки бились в истерической какофонии.

Не может быть!

А как же?..

Я оцепенело уставился на… Кто ты, Полищук? Кто ты, тварь?..

Что-то он у меня только что спрашивал? А! Понятно мне или нет?

Ответить надо…

– Мне все понятно… Сергей Михайлович, – прошептал я ватными губами. – Почти… все. Куда сейчас?

– На Байдарский перевал, естественно.

– А… как?

– Автобус через четверть часа.

Я вздохнул и присел на лавочку рядом.

Почему мне не страшно?

Натужно взрыкивал изношенный мотор.

По слезящимся у всех глазам возникали смутные подозрения, куда именно попадали выхлопные газы от измученного временем дизеля – наружу или внутрь автобуса. К тому же это несчастное транспортное средство ощутимо подбрасывало на ухабах, а в крутые повороты узенькой дороги-серпантина оно входило так безрассудно, что казалось, еще чуть-чуть – и все мы дружно ляжем у края обочины. Ровненько, как в придорожную братскую могилу.