— Если бы ты только не разоткровенничался с Вили, — печально сказала я.

— Сделанного не вернешь. И давай не будем портить последние проведенные вместе часы, Мела. Для начала выпьем еще хереса.

Он подозвал официанта, сделал заказ и попросил принести карту вин. Чтобы переменить тему, я завела речь о гостинице, рассказала Тиму о том, как очаровательно все сделали наверху и с каким вкусом смогли сочетать современность со стариной. Когда официант вернулся с хересом и картой вин, Тим перелистал страницы и радостно воскликнул:

— Нам повезло! У них есть шампанское. Официант, принесите нам бутылку под номером двадцать один.

— Я выпью за твое здоровье, Тим, — сказала я.

— Ну а я выпью за куда более интересную перспективу, — заметил он. — К тому же у меня есть идея.

— Что за идея?

— Я открою ее тебе, только когда мы поужинаем, — проговорил он таинственным голосом, — а пока скажу только, что идея эта очень хороша собой.

Кормили здесь превосходно — еда была простой, но очень вкусной.

Тим шутил, поддразнивал меня, вел себя самым непринужденным образом. И хотя я получала удовольствие от разговора, от всей обстановки, противный голосок, приютившийся на задворках моего сознания, все твердил о том, что я должна быть в другом месте. Конечно, я понимала, что мне следовало вернуться домой, к Питеру. Кроме того, я хорошо представляла себе, каким будет мое возвращение. На мой взгляд, нет ничего более неприятного, чем оказаться пойманной на лжи. Как я жалела о том, что сказала, будто хочу повидаться с Рози Хьюитт! Но дело сделано, и остается только гадать, что подумает и как поведет себя Питер.

Господи! А я-то так старалась наилучшим образом зарекомендовать себя в его глазах, заставить его видеть во мне достойную пару. Должно быть, если мужчина искренне любит женщину, она всегда хочет выглядеть как можно лучше рядом с этим мужчиной.

Мне было приятно, что Тим восхищается мной, но я легко могла бы признаться ему в любой своей оплошности, а вот признаться Питеру было намного труднее. Наверно, потому, что грехи Тима мне прекрасно известны, в то время как Питер был безупречен.

Если не считать некоторого снобизма, который, с моей точки зрения, на самом деле является своего рода национальной чертой и элементом чисто английского внешнего образа, порожденного, скорее, средой, чем особенностями личности, Питер кажется мне неправдоподобно идеальным. Может, это покажется странным, но я полагаю, что со временем обнаружу в Питере и недостатки, и досадные привычки, которые сейчас надежно скрыты — во всяком случае, от меня.

Я все думала о том, как предстану перед Питером и что скажу ему в объяснение своих действий. В конце концов, он мой муж… а кроме того, он всегда внимателен и ласков со мной.

Хорошо было Тиму говорить «ерунда все это» и со смехом уверять меня в том, что я могу построить жизнь с Питером на своих условиях. Нет, пренебречь Питером я не могла даже ради Тима.

Должна признаться, что за этот вечер мне не раз приходило в голову, что Тим не принадлежит к тем мужчинам, за которых следует выходить замуж. Как бы ни объяснял он свое вчерашнее поведение в компании Вили, факт оставался фактом и — мне хватало ума видеть это — он был вполне доволен собой. Ему, видите ли, было весело. На всем свете не существовало причины, способной заставить его отказаться от веселого времяпрепровождения и прочих радостей бытия. Вполне очевидно, что если он не переменится, то, скорее всего, может разбить сердце той женщины, которая рискнет выйти за него замуж. Я и раньше думала о том, что неплохо бы знать, а правда ли то, что Одри Герман была без памяти влюблена в него и не разбил ли он ее сердце столь же безжалостно, как и мое, покинув Виннипег, даже не простившись с ней.

Однако в обществе Тима легко было забыть о его пороках. Подобно ребенку он наслаждался каждым мгновением настоящего, вливая всю свою живость и энергию в наслаждение мгновением. Подобное жизнелюбие заразительно, и трудно не ответить на него тем же.

Признаюсь честно, что после нескольких бокалов шампанского мне стало еще легче находить Тима занимательным. Присущий ему юмор импонировал мне. Мне нравились его шутки, я много смеялась. Возможно, если бы наш разговор был записан на бумагу или на пластинку, мы и сами не нашли бы в нем ничего забавного, но в тот вечер он казался мне чрезвычайно забавным.

Но время неслось, и, посмотрев наконец на часы, я в ужасе воскликнула:

— Тим! Уже почти девять!

— И что с того? — спросил он. — Хочешь послушать вечерние новости?

— Не говори глупостей! До Лондона нам ехать почти три часа. Надо выезжать немедленно!

Я встала из-за стола и начала собирать свои вещи, оставленные мной в кресле у камина.

— Подожди минутку, — сказал Тим, — дай докурить сигарету.

Обслуживавший нас старик-официант забрал пустые кофейные чашки и вышел. Когда он ушел, Тим швырнул сигарету в огонь и, подойдя ко мне, негромко спросил:

— А надо ли нам куда-то ехать, Мела?

— Конечно, надо, — с нетерпением ответила я, — и без промедления. Надевай пальто, Тим. Мы напрасно приехали сюда, я даже представить себе не могу, что скажет Питер, если я вернусь домой после полуночи.

— Тогда зачем тебе возвращаться?

— Что ты хочешь этим сказать? — повернувшись, я посмотрела на него изумленными глазами.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Не надо тебе возвращаться домой, Мела, — проведи эту ночь со мной.

— Ты сошел с ума!

— Отнюдь, напротив, я влюблен и действую разумно. Какая польза в твоем самоотречении? Ты не любишь своего мужа и никогда не любила, ты любишь меня. Так почему бы нам с тобой не обрести здесь свое счастье?

— Ты и сам не понимаешь, что говоришь, Тим!

— Ошибаешься. Я уже давно думаю об этом. Мы молоды, однако в наши дни никто не может поручиться за свое будущее. Так почему же нам не воспользоваться счастьем, раз оно само валится нам в руки?

— Тебе не следует так говорить…

— Но я говорю. Слушай, любимая, я служу в авиации, я люблю жизнь, но и тебе, и мне известно, насколько зыбки наши перспективы. В этот самый момент, возможно, по радио говорят: «два наших самолета не вернулись на базу». Что, если я окажусь в одной из таких машин?

— Не надо, Тим! — воскликнула я. — Это нечестный аргумент, и ты знаешь это.

— «В любви и на войне все дозволено», знаешь такое выражение? — Тим улыбнулся.

Именно его улыбка и разорвала те чары, которые связывали меня, пока я слушала его слова. Усмехнувшись, я взяла свое пальто.

— Послушай, Тим, это просто смешно! На какое-то мгновение мне даже показалось, что ты говоришь серьезно.

— Я и говорю совершенно серьезно, готов подписаться под каждым своим словом. Не такое уж ты дитя, чтобы поверить в то, что честный человек не станет предлагать подобные вещи девице, пока на ее пальце не появится его обручальное кольцо. Все подобные предрассудки канули в прошлое вместе с викторианской эпохой.