– Это не одно и то же.

– Да нет, – говорит она, – в твоей генетической структуре есть что-то такое, что заставляет тебя прыгать. Так же, как в моем генетическом коде есть что-то, делающее меня чувствительной к химическим веществам, которые завод выливал в землю рядом с нашим домом. Это не значит, что ты поддаешься своим пристрастиям, но это означает, что ты ведешь борьбу, которую мало кто поймет.

– Но моя борьба и твоя борьба – это разные вещи. Ты не выбирала опухоль.

– А ты не выбирал эту зависимость.

У меня сдавливает горло, и я не могу смотреть на нее, только на трещины на тротуаре. Она слишком мила, слишком снисходительна и к тому же ошибается. Она не должна быть такой. Я единственный, кто слаб, и меня смущает, что она этого не видит.

– Обещаю тебе, больше никаких прыжков с утесов. – Ради нее я это сделаю.

– А что если ты снова прыгнешь? – спрашивает она. – Ты мне расскажешь об этом?

Мне не нравится ее вопрос, он беспокоит меня, но он искренний и заслуживает честного ответа. Это будет полный отстой, если я подведу ее, но… – Я тебе сразу же расскажу.

Вероника протягивает мне мизинец:

– Клянешься?

Я смеюсь, но все же цепляю ее мизинец своим.

– Клянусь тебе. – Пока что Вероника хорошо воспринимает ситуацию, но я не уверен, что она будет такой же понимающей, когда я скажу ей следующее. – У меня есть еще плохие новости.

– Так ты вампир?

Наверное, это ей понравилось бы больше.

– Нет, Сильвия и Мигель хотят присоединиться к нашей группе, и я сказал им, что мы не против.

И вот тогда Вероника начинает злиться.

* * *

– Ты поцеловал ее, – говорит мама, как только я закрываю дверь в нашу квартиру. Она произнесла это как утверждение, как факт, и взгляд, который она бросает на меня с дивана, выражает осуждение. – Я видела из окна Люси, так что, пожалуйста, не отрицай этого.

Сейчас уже поздно, десять вечера. Вероника наконец-то перестала злиться из-за пополнения в нашей группе при условии, что я соглашусь принять и Кравица с Лахлином, если ситуация изменится. Я понимаю, почему ей это не нравится, и признаю, что тоже сомневаюсь.

Затем, после нескольких минут поцелуев на крыльце, мы вдвоем пошли к ней домой и рассматривали фотографии моста, которые я сделал, прослушивали аудиозапись, пока мне не пришлось отправиться в ИМКА на вечернее собрание и небольшую тренировку после.

Во время нашего исследования, признаю, слышал «ему очень больно» и также заметил на некоторых фотографиях странный светящийся шар, но я все еще не уверен, что готов поверить в призраков. Во всяком случае, не так, как Вероника, которая уверенно цепляется за надежду. Вероятно, есть какое-то научное обоснование всему этому, какая-то логика, но я недостаточно умен, чтобы ее понять.

– Да, я поцеловал ее, – отвечаю я.

У мамы, как всегда бывает по выходным, налитые кровью глаза. Вчера вечером у Сильвии она выпила слишком много, а сегодня опять пьет в одиночестве. Слава богу, завтра понедельник, и у меня будет по крайней мере четыре вечера без пьяных разговоров.

Я прохожу мимо мамы и проверяю, как там Люси: она крепко спит в своей постели. Направляюсь в свою комнату, вытряхиваю чистую одежду из корзины на кровать, затем вытаскиваю мокрые вещи из рюкзака и кладу их в корзину, чтобы постирать позже.

Мои волосы мокрые, и кажется, что теперь они всегда такие. С тех пор как познакомился с Ноксом, я все время плаваю. До и после утренней тренировки, после смены в качестве тренера по плаванию и спасателя в ИМКА. По вечерам я беру с собой Люси и делаю еще больше кругов. Нокс называет это заменой одной зависимости на другую. На новую, которая вряд ли приведет меня к смерти.

Нокс предпочел заменить свою тягу к алкоголю бе́гом на длинные дистанции и рисованием. Он смеялся, когда говорил мне, что плохо рисует. Теория Нокса такова: если мы постоянно заняты, то менее склонны делать то, что способно нас уничтожить.

– Ты с ней встречаешься? – Мама останавливается в дверях моей комнаты, и я начинаю складывать одежду в комод.

Мама не произносит имя Вероники, и это действует мне на нервы.

– Это тебе Сильвия сказала?

– Ей не пришлось, ведь я сама видела, как вы целуетесь.

– Да, я встречаюсь с Вероникой.

– Разве это разумно?

– А почему бы и нет?

– Потому что она просто… отвлечение.

Это заставляет меня оторваться от складывания футболки.

– И что это все значит?

– Это значит, что у тебя уже достаточно дел, кроме плавания, школы и этого проекта.

– Я думал, ты хочешь, чтобы я встречался с кем-то.

– Да, но ты должен быть с кем-то, кто менее… проблемный.

Эти слова заставляют меня выпрямиться.

– А слово «проблемный» означает опухоль мозга?

– Да, то есть нет… Я не понимаю… В вашей группе так много других девушек, которые больше тебе подходят. Девушек, которые больше похожи на… тебя. Эта девушка просто такая…

– Другая, – заканчиваю я за маму. – Да, это так, и мне это нравится. Так что, я думаю, будет разумно, если мы закроем эту тему.

– Меня это очень беспокоит. Я думаю, что она плохо на тебя влияет.

Я приподнимаю бровь, но оставляю любые комментарии при себе, возвращаясь к складыванию чистой одежды.

– С тех пор, как стал проводить с ней время, ты выглядишь таким угрюмым.

Когда мама входит в мою комнату, то еле держится на ногах.

– Это не из-за Вероники.

– Ты подводишь своих друзей, меньше общаешься с ними и кричишь на меня, а еще пропускаешь тренировки.

– Я выиграл все соревнования в прошлую субботу, так что не беспокойся о тренировках.

– Дело не в этом, – настаивает мама. – Я не говорю, что ты не должен с ней дружить. Я горжусь тем, что ты достаточно хороший парень и решил присоединиться к кому-то вроде нее в проектной работе, когда никто другой не стал бы, но встречаться с ней кажется…

– Я назначил дату встречи с папой, – обрываю ее, меняя тему, потому что, если мама продолжит, мы начнем так кричать, что Вероника может услышать, а это последнее, чего бы я хотел.

– Он не перестает писать мне, – продолжаю я, – потому что думает, что я хочу наладить с ним отношения. И, так как он, похоже, намеревается в этот раз задержаться в нашей жизни, ты должна знать, что его девушка беременна.

Мамина поза меняется, как будто я ее ударил.

– И на каком она месяце?

– Папа сказал, что она должна родить до Рождества. – Я беру свои джинсы и складываю их пополам.