Дознаватель, не обращая на мальца внимания, подбежал к девушке. Окинув ее лихорадочным взглядом, начал распутывать кляп и приводить Вассу в чувство. Ей изрядно досталось. Мирленский мрамор хоть и был благородный, но по крепости приветствия не отличался от босяцкой булыжной мостовой.

– Руки-ноги чувствуешь? В глазах не двоится? – Дознаватель ощупывал Вассу.

– М-да, а я то, наивная, всегда думала, что прекрасный принц, спасая юную деву, говорит что-то возвышенное, на худой конец, спрашивает, все ли с ней в порядке, – сиплый надсаженный голос, словно девушку душили, но с ленцой, вполсилы, а потому и не довели дело до логического конца.

– Ерничаешь, значит, жить будешь, – вынес вердикт мужчина.

Леш меж тем, вернув из желудка все его содержимое обратно в бренный мир, утерся рукавом.

– Впервые? – осведомился Эрден.

Пацан нашел в себе силы лишь кивнуть. Тогда, у ворот, когда горели доспехи, он не сразу понял, что происходит, глаза застила ярость. В беломраморном зале дознаватель схватил его за шкирку, влепив пощечину, и это помогло сдержаться… Здесь же рядом никого не было, а случившееся было до судорог очевидно и быстро. Так скоро, что мозг не успел выключиться, спасая хозяина от правды бытия. На осознание смерти реакция разная. Если приход костлявой ожидаем – затянувшаяся болезнь ли, старость, – часты слезы, стенания и причитания. Внезапный, случайный уход – немые слезы или сухие глаза, полные боли и отчаяния, а вот такой финал – когда из твоей (ну хорошо, из руки твоего друга)… Понимаешь, что и ты так же отнимешь жизнь, не задумываясь, лишь спасаясь, но от этого все равно муторно на душе.

– Рефлексия закончена? Тогда бежим.

– А Илас? – Васса непроизвольно глянула вглубь коридора.

– Он прикроет. – Дознаватель замолчал, отведя взгляд, и девушка поняла. Брата, нечаянного, ершистого, язву по натуре и благородного по духу, успевшего стать близким, до мозга костей родным, она больше не увидит… Проглотив так и не выступившие слезы, девушка решительно поднялась. Смерть Иласа не должна быть напрасной.

Чайная комната, зал двадцати колонн, портретная галерея. Эрден мчался ищейкой, взявшей след. Успеть до начала приема, застать императора в его покоях. Расположение зимней резиденции он знал хорошо. Такие вещи, как планы императорских дворцов, надобно помнить наизусть тем, кто отвечает за покой в империи, даже если бывать в оных доводится не часто. Жаль, что потайные ходы на тех схемах, что выдают дознавателям, не обозначены.

Дойти до намеченной цели им не дали. В конце галереи их ожидал стрелок. Два куля, один в сером дознавательском мундире с красной перевязью, другой в одежде зеленого сукна с желтым шитьем – излюбленное сочетание цветов у веремцев – явственно свидетельствовали, что намерения у их противника весьма серьезные.

Эрден грудью заслонил девушку, оттесняя ее в эркер и уводя тем самым с линии обстрела. Леш, загипнотизированно повторил маневр дознавателя. А потом сам неожиданно для себя шершавыми, обветренными губами произнес:

– Я смогу их остановить. Наконечники стрел. Я слышу металл, он поет, дивно поет…

И отодвинув рукой друзей, смело шагнул вперед.

Летящую арбалетную стрелу не увидеть обычным глазом, зато явственен результат ее полета. Но только не в этот раз. Пернатая предтеча смерти, пущенная движением курка в полет, по мере приближения к пацану замедляла свой ход. Зависнув напротив лица Леша, она качнула хвостовьем и, развернувшись, полетела обратно, навстречу столь вольно выпустившему ее хозяину, все ускоряя ход.

Свидетелями своевольства стрелы стали не только Эрден и Васса, подоспевшее подкрепление застало тот момент, когда пернатая упокоилась в груди хозяина.

На Леша, как на мишень, нацелилось не меньше дюжины стальных наконечников стрел и болтов.

– Уходите! – коротко. Так говорит не мальчик, мужчина. И неважно, что этому мужчине всего четырнадцать зим. Тот, кто способен принять мужское решение, уже мужчина. И наоборот. Будь ты хоть седой как лунь, но если не способен на настоящие поступки – сопливый пацан ты, а не муж.

Леш принимал бой. Его бой. Неравный. Ибо даже вошедший в силу маг дрогнет под натиском простой силы, если той с лихвой, в избытке. Измотает его приливная людская волна не одна, так вторая, третья… Сколько их тут по дворцу, таких вот отрядов, спешащих по первому зову на помощь? Это было его сражение, первое и последнее. Не эпичное, а в темной галерее. Не за императора и не ради славы. Ради отца, ради друзей. Ради продажной девки – истины, что порою однобока, которая для каждого своя.

– Я тебя услышал, – и, схватив Вассу, Эрден развернулся, лишь бросив Лешу, как равному: – Прощай. Скоро увидимся. Не на этом, так на том.

И правда, после смерти ведь нет пустоты, есть души, не нашедшие пристанища.

Музыкальная комната, в которую ввалились Васса и Эрден, на волос разминувшись с караулом, была, как ночное небо в снежную бурю: неприветлива и наполнена щедро разлитой темнотой. Девушка задыхалась от бега, глотая ртом затхлый холодный воздух. Прерывистое дыхание Эрдена вторило дуэтом.

– Держи, – две последние звезды легли в ладонь девушки, – и обещай дойти до конца.

Васса лишь кивнула, закрыв глаза и прислонившись затылком к шелку стены.

– Знаешь, другого случая, скорее всего, не будет, а потому, – Эрден замялся, – веду себя как юнец, мракобес бы побрал!

Плюнув на все и вся, притянул к себе девушку, запустив руку в ее волосы, и поцеловал.

Так налетает тайфун в южном море, так сходит снежная лавина. Лицедейка, в первый момент не ожидавшая такого напора, замерла, а потом обняла мужчину, принимая поцелуй, становившийся все более нежным. У них не было даже этого вечера, лишь пять вздохов перед будущим. И в эти пять вздохов ни для Вассы, ни для Эрдена не было ничего, кроме них двоих. Ни чернильного воздуха музыкальной комнаты, ни караульных, ни слабости, ни смерти – лишь тепло губ и жар ладоней. Васса впилась в плечи Эрдена, словно хотела поймать, удержать время. Она чувствовала, как бьется его сердце, громко и быстро, в ритме взбесившихся кастаньет. Точно так же билось и ее.

Им двоим не осталось даже надежды на счастье, и оба это прекрасно понимали, пытаясь хотя так урвать у судьбы мгновения любви.

Эрден остановился первым, словно переломив себя пополам.

– Хочу, чтобы ты знала… Ты… ты мне очень дорога…

Он хотел сказать другую фразу, всего из трех слов, и Васса это поняла. По его глазам, по тому, как он обнял ее. Она просто приложила руку к его губам и кивнула.