— Кеша?!

— Он самый. — Его тощая, высокая фигура виднелась на фоне неба. — Давайте-ка я вас в седло подсажу.

— Я подушку принесла, — раздался голос Фоминичны. — Помягче чтоб…

— Да какая подушка, ты что, — усмехнулась Лидия, кое-как устраиваясь в седле. — С подушки я точно свалюсь!

Лошадь нервно перебирала копытами.

— Ишь игривая какая! — погладила ее Лидия да так и ахнула: — Откуда она? Наши же лошади… — Она сразу заметила обмолвку и немедленно ее исправила: — Ваши же лошади в болоте спрятаны, далеко. Неужели успели привести?!

— У француза взяли, — ухмыльнулся Кеша, который тоже сидел верхом на тонконогом мерине. — Ничего, нам главное до утра обернуться. Поскачем лесными тропами, ими до Москвы всего десять верст. Верхом это — пустяк!

Лидия прикинула. Человек в час проходит около пяти километров. То есть это пешком два часа туда — и два обратно. А на лошади-то — несравнимо быстрей!

— А лошади потные будут, — сокрушенно сказала она. — Французы могут догадаться, что их кто-то ночью брал.

— Это уж ты Фоминичне поручи, — хмыкнул Кеша. — Она им про домового расскажет. Мол, он на их лошадях ночью путешествовал. А может, и леший…

Нянька только зубами скрипнула, но ни слова не вымолвила.

— Ну ладно, Фоминична, — сказала Лидия. — Прощай. Не держи на меня зла, и я на тебя держать не стану. Ирине скажи… Скажи, век ее помнить буду. А…

Она осеклась.

— А Алексею Васильевичу велишь что-нибудь передать? — спросила Фоминична.

— Да что ему передавать, — тихо проговорила Лидия. — Ничего не передавай. Только побереги его.

Может быть, сказать про коварную особу?..

Но Лидия только попросила:

— Не мешай им с Ириной. Не мешай!

— Не стану, Богом клянусь! — глухо сказала Фоминична. — Ты это… — Она запнулась. — Ты навсегда уходишь? Или еще воротиться намерена?

Хороший вопрос… Еще кабы ответ знать, совсем хорошо было бы!

— Думаю, что не вернусь, — ответила Лидия.

— Вот и слава богу, — облегченно вздохнула Фоминишна. — Не возвращайся!

Прежде чем выйти на большую дорогу около заставы, Лидия долго сидела в кустах, наблюдая. Рассвет уже занимался, и она потихоньку молилась, чтобы Кеша успел добраться до Затеряева затемно. Вообще-то должен был успеть. Они ведь расстались не меньше часа назад (расстались как брат с сестрой — обменявшись прощальным, безысходным поцелуем и сдавленным: «Храни вас Бог, барышня!» — «И тебя храни Бог всегда!»).

Кеша, наверное, думает, что Лидия уже в Москве, а она все еще сидит в этих кустах, продрогшая, замлевшая от неподвижности, и никак не может решиться выйти на дорогу. С каждым мгновением становилось все светлей и решимости оставалось все меньше.

Не исключено, где-то и можно было найти тропу в обход застав, но, сколько хватало глаз, везде стояли, ограждая путь в город, то телеги со спящими на них солдатами, то громоздились, в беспорядке нагороженные, какие-то заборы не заборы, баррикады не баррикады, то завалы из бревен, то некие подобия противотанковых ежей, какими их видела Лидия в фильмах о другой Отечественной войне — Великой Отечественной 41—45-го годов! Сама же дорога была плотно перекрыта пешими и конными французами, которые ко всякому штатскому человеку, будь то мужчина или женщина, бросались целой толпой, не оставляя тому ни малейшего шанса через эту толпу прорваться.

Мужик ли появился с возом капусты, женщина ли с котомкой за спиной — обоих ободрали начисто, пустив возчика пешим, а женщину еще и раздев донага. Ладно хоть никто не принялся насиловать ее прямо тут же, при дороге: может быть, оттого, что она была совсем стара, худа, измождена да еще и кривобока, а может, оттого, что на возах к услугам солдат были какие-то девки попривлекательней, помоложе: во всяком случае, до слуха Лидии оттуда доносились развеселые пьяные крики и визгливый хохот.

В общем, соваться наудачу не было никакого желания: уйдешь, может, и непоруганная, но голая, радости маловато в сентябрьскую стынь!

Нужно было что-то придумать, но что?!

Минуты уходили, а вот в голову не приходило ровным счетом ничего. Лидию снова начало клонить в сон. Вот еще не хватало…

Внезапно она увидела фигуру, которая выбралась из возка, стоявшего неподалеку от заставы, и, погромыхивая котелком, побрела к ручейку, бежавшему на обочине. В ручейке поили коней, умывались, брали воду для того, чтобы тут же, на костре, сварить какой-то немудреный и не слишком-то аппетитно пахнущий завтрак.

Фигура была женская и вид имела очень причудливый из-за надетых на нее меховых вещей, от безрукавки до лисьей шкуры, обмотанной вокруг шеи наподобие шарфа. На женщине было также несколько навздеванных одна на другую юбок, что живо напомнило Лидии недавние события в Затеряеве, а именно, явление дезертиров. На ногах дама волокла валенки. При этом она была простоволоса, и прическа ее представляла собой сущее воронье гнездо: полуседые, давно не чесанные патлы торчали в стороны.

Если судить по одежке, ее очень даже просто можно было принять за сбежавшую из «желтого дома», как назывались в ту пору психиатрические лечебницы, когда бы не вполне разумное, острое, внимательное выражение опухших от перепою, но все еще ярких черных глаз.

Батюшки! Лидия даже головой от удивления покачала. Да ведь это Флоранс! Маркитантка Флоранс! Что с ней сталось за какие-то три недели в Москве! Совсем одичала, и вид теперь не столько устрашающий, сколько отчаявшийся.

Ну что ж, хоть она и страшна, и отвратительна, а ума ей не занимать. Отсюда и отчаяние, что понимает: армия накрепко завязла в России, и пора уносить ноги! Но ведь маркитантка одна, сама по себе, без армии, не выживет, вот и сидит Флоранс в Москве, пробавляясь, конечно, грабежами всего, что плохо лежит, приторговывая водкой, которую удается раздобыть, а если не удается, то и бизнес летит псу под хвост.

Лидия как в воду смотрела: какой-то пьяный до синевы, закутанный в плащ, дрожащий то ли с перепою, то ли от утреннего холодка солдатик подбежал к ней и заорал:

— Флоранс! Вина! Водки! У меня в горле пересохло!

— Выпей воды, — огрызнулась маркитантка. — Вы вчера прикончили все мои запасы.

— Ну так сделай новые! — вполне резонно заявил солдат. — Не то мы вышвырнем тебя вон. Зачем нам нужна маркитантка, у которой нет водки? Думаешь, за тебя кто-нибудь заступится? Ты уже стара и никому не нужна! Да еще и водки у тебя нет!

Флоранс резко повернулась, отшвырнула котелок, выхватила из-за цветастой шали, заменявшей ей пояс, заряженный пистолет и выпалила прямо в лицо обидчику.

Он рухнул, где стоял, а она подобрала свой котелок и спокойно продолжила путь к ручью.

На выстрел никто не бросился, никого жуткая сцена не взволновала, однако Лидии было отлично видно, какое мрачное лицо у Флоранс. Зачерпывая воду и умываясь (вернее, осторожно размазывая две-три капли воды по носу), она ворчала, обращаясь сама к себе: