Он посмотрел на тумбочку. Револьвер. Эндрю потянулся к нему — на этот раз правой рукой. Гладкая полированная рукоять холодила ладонь, как будто он прикоснулся к змее. Револьвер был тяжелым. Он подержал его в руке, прикидывая вес. Вид оружия пробудил в мозгу Эндрю какие-то воспоминания, и тут его взгляд упал на открытую шкатулку. Внутри нее находились два дагерротипа. На одном из них был сфотографирован сидящий на стуле мужчина в военной форме, а за его спиной, положив руки ему на плечи, стояла женщина. Что-то подсказало Эндрю, что на этом снимке запечатлены они с Кэтлин, — вечность тому назад. Его глаза заволокло туманом, и он не сразу понял, кто же изображен на второй карточке… Это были их дети.

Под ногами Гаарка что-то захлюпало, и, бросив взгляд вниз, он увидел, что подтаявший снег, покрывавший землю, превратился в жидкую кашицу; его сапоги моментально пропитались ледяной водой. Раздался дружный залп четырех десятков пушек, установленных бантагами ночью на внешних римских укреплениях. Прогремел оглушительный гром, из клубов дыма вырвались сорок огненных вспышек, и несколько мгновений спустя на внутреннюю стену обрушился град снарядов. Правда, они не смогут причинить защитникам города значительных повреждений, разве что какой-нибудь удачный выстрел придется точно в склад боеприпасов, расположенный в одном из бастионов. Однако смысл обстрела был в другом. Он должен был продемонстрировать людям мощь орды, запугать их и лишить последних остатков решимости.

Целый умен бантагов, выстроившись в колонну, направился к пролому во внутренней стене, находящемуся прямо напротив того места, где укрылся Гаарк. Улица, по которой двигались его солдаты, была завалена обломками, а место взрыва до сих пор было окутано дымовой завесой, сквозь которую иногда пробивались языки пламени. Сигнальные ракеты, взвившиеся над укреплениями, указывали на то, что бантагам удалось расширить брешь, почти вдвое увеличив пролом.

Некоторые солдаты противника были взяты в плен — впервые с начала боевых действий. Остатки одного из людских полков, который оказался отрезанным от остальных частей армии Республики, приняли предложение Гаарка о сдаче при условии, что их не съедят. Еле волоча ноги, мимо кар-карта прошли люди в покрытых грязью мундирах; исходившая от них вонь заставила его скривиться. Гаарк сдержит — пока что — свое обещание, потому что вид сдавшихся товарищей может повлиять на боевой дух защитников города.

Его взгляд опять упал на телеграмму, доставленную курьером пару минут назад. Гаарк еще раз перечитал депешу. Содержавшаяся в ней информация, скорее всего, не означала ничего серьезного. Это было ничем не подтвержденное донесение, однако кар-карт не мог просто отмахнуться от него, особенно сейчас, когда победа была так близка.

Курьер ждал ответа, и Гаарк наконец принял решение.

— Передайте мой приказ командиру умена в этом районе, — четко произнес он. — Мне необходимо получить подтверждение этой информации. Я не могу гонять свои войска взад-вперед по железной дороге, основываясь только на одном этом сообщении. Кроме того, у меня есть задание для наших летательных аппаратов. Стоит прекрасная погода, поэтому я не приемлю никаких отговорок. Немедленно поднять дирижабли в воздух. Скажите командиру умена, что, если это донесение окажется верным, я требую, чтобы он любой ценой удерживал контроль над железной дорогой. Снабжение армии не должно быть прервано ни при каких обстоятельствах. Сегодня же вечером эти составы с боеприпасами должны быть здесь.

Ординарец повторил распоряжение кар-карта, поклонился и опрометью бросился обратно в штаб. Проклятье, если бы у него под началом была современная армия! Будь в распоряжении Гаарка радио, он бы уже в точности знал, что происходит на востоке. Если войска Республики появились у него в тылу, составы с боеприпасами нужно быстро провести сквозь опасный участок или задержать их отправление до тех пор, пока людей не отгонят от железной дороги.

Гаарк обдумал обе эти возможности. Эти чертовы допотопные паровозы не могут развивать большую скорость. Значит, остается ждать? Но, если он прикажет задержать отправление поездов до завтра, у бантагов кончатся патроны. Они неделями копили боеприпасы для этого штурма и в первые два часа боя уже израсходовали половину своих запасов. Может, приказать солдатам экономить заряды? Нет, нельзя этого делать, пока прорыв не завершен.

Его драгоценные броневики! В самом начале осады Рима несколько машин были моментально уничтожены людьми на узких городских улочках, и Гаарк приказал вывести броневики из боя. С тех пор они так и не покидали депо. Гаарк планировал бросить их на этот решающий штурм, однако он понимал, что в этой кутерьме половина машин сломается, даже не успев произвести ни единого выстрела. И чего ради? Победа и так у него в кармане. Нет, раз возникла угроза его тылу, эти броневики нужно отправить для отражения атаки янки — если, конечно, они там есть.

Гаарк поманил к себе одного из штабных офицеров.

— Я хочу, чтобы платформы с нашими резервными броневиками были прицеплены к первому же паровозу, выходящему из города, — распорядился он. — Нет ничего важнее этого. Отправьте состав с броневиками к мосту через Эбро.

— Нет ничего важнее этого? — переспросил бантаг.

Как же быть с боеприпасами? Броневики были уже погружены на платформы, стоявшие на запасном пути как раз на такой вот экстренный случай. Путь до Эбро займет восемь часов. Если подождать прибытия трех составов с боеприпасами, броневики будут у моста только ночью — слишком поздно для того, чтобы вступить в бой с янки. А если задержать отправление поездов из тыла на восемь часов, они прибудут сюда завтра на рассвете. По подсчетам Гаарка, запасы патронов у его солдат должны подойти к концу только к полудню следующего дня. Время есть.

— Отправьте машины на восток, а эшелоны с боеприпасами пусть идут сюда. Когда составы встретятся, тыловые поезда свернут на запасной путь и пропустят броневики. Если это донесение окажется ложным, тогда, наоборот, состав с машинами отойдет на боковую ветку, а поезда с боеприпасами продолжат движение по расписанию.

Офицер кивнул, усваивая распоряжение кар-карта, и, низко поклонившись, побежал к штабу, чтобы передать телеграфисту слова Гаарка так, как он их запомнил.

Высунувшись из открытого люка в башне броневика, Ганс оперся локтями о край бронированной плиты и навел полевой бинокль на каменный мост через реку Эбро. Завидев колонну из десяти машин, спускающихся вниз по склону холма, несколько бантагских всадников, патрулировавших степь, развернули коней и поскакали на восток. Менее чем за минуту броневики преодолели расстояние, отделявшее их от Ганса, и за это время не прозвучало ни единого выстрела. Головная машина колонны остановилась, и находившийся в ее орудийной башне невысокий человек дружески вскинул руку вверх, приветствуя старого сержанта.

Ганс тоже помахал Тимокину. Через несколько секунд «железный конь» суздальца вновь тронулся в путь, следуя по древнему римскому тракту, ведущему на северо-восток. Если карты не врали, существовала и еще одна малоиспользуемая незамощенная дорога, которая в пяти милях отсюда поворачивала прямо на север и пересекала железнодорожные пути в десяти милях к востоку от реки. Десять броневиков перевалили через вершину холма и исчезли из виду. Вслед за ними ехали сто кавалеристов и четыре конные упряжки, тащившие повозки с запасами керосина и боеприпасов.