— Немедленно приезжайте ко мне, — сухо, с трудно сдерживаемой яростью сказал Сталин.

Берия знал, что деспот в Кремле; когда вошел в кабинет, тот — пожелтевший, осунувшийся за день — поинтересовался, подчеркнуто выделяя местоимение «вы»:

— Откуда вы знали, что я здесь?! В это время я обычно бываю на Ближней!

Берия похолодел: если сказать, что звонил на дачу, Сталин спросит, с кем разговаривал, конец, провал; ответил поэтому полуправдой:

— Мне бы позвонили, товарищ Сталин… Мне звонят, когда вы уезжаете…

Сталин кивнул на две странички, лежавшие на совершенно пустом огромном столе для заседаний:

— Прочтите…

Берия внимательно прочитал текст, который знал наизусть, ибо Рюмину помогли сочинять его «верные люди».

Сыграл ярость, ударил кулаками по столу, вскочил со стула:

— Я их завтра же поставлю к стенке!

— Э, нет, — очень тихо, злобно, стараясь не сорваться, проговорил Сталин. — Сначала эта сволочь будет арестована, пройдет круги ада, скажет всю правду, а потом уж выведем на процесс… Все. Идите. Не вы, а патриот России Рюмин раскрыл заговор… Рюмин, простой следователь, а не вы, — Сталин брезгливо заключил, — отвечающий за бесценное здоровье лучшего друга всех народов товарища Сталина…

Берия побледнел:

— Товарищ Сталин, Рюмин выпестован мною, нашими людьми, мы его сориентировали на поиск…

В дверях Берия столкнулся с серым от волнения новым министром госбезопасности Игнатьевым. Тому Сталин сказал лишь несколько фраз:

— Всех врачей — в карцеры. Заковать в кандалы. Применять пытки. Дело поручаю генералу Рюмину, вашему заместителю. Завтра приму его в пять часов. Все. Идите.

Оставшись один, с внезапным ужасом вспомнил двадцать второй год, когда он, используя врачей, приглашенных из Германии, отправил Ленина в Горки, запретив ему (решением Политбюро) текущую партийную и государственную работу…

Услышал вдруг: «Мне отмщение и аз воздам».

Позвонил Маленкову, шел уже пятый час утра:

— Решение Политбюро о моем отпуске отменяется. Все заседания Политбюро и Секретариата буду проводить лично я. Бюро Совета Министров — тоже.

Новых врачей генералиссимус не принимал три недели; через секретариат нашел своего старого друга — еще по Царицыну, тот был военфельдшером, вызвал на дачу, дал себя обслушать и обстучать; старик махнул рукой:

— Ты здоров, Коба… Здоров, как бык… А новым врачам покажись, только пусть я буду при этом… Не в белом халате, конечно, а в сталинке, вроде бы твой денщик…

…После ареста Виноградова, который сразу же согласился сотрудничать со следствием, Сталин, получив от Рюмина первые собственноручные признания Виноградова и Вовси: «работали на англичан, филиал американской разведки и еврейский „Джойнт“, собрал Политбюро:

— Врачей-убийц будем вешать на Лобном месте. Прилюдно. Погромы, которые начнутся следом за этим, не пресекать. Подготовить обращение еврейства к правительству: «просим спасти нашу нацию и выселить нас в отдаленные районы страны». Кагановичу проследить за тем, чтобы были подготовлены бараки для депортируемых. Молотов отвечает за редакцию текста обращения.

Вечером позвонил Берия:

— Пусть твои грызуны (так пренебрежительно звал грузин) приготовят ужин, привезешь на дачу, я приглашаю Хрущева и Булганина, посидим вчетвером.

…Разлив из большой супницы харчо, обратился к Берия:

— Пробуй первым. Если невкусно — выплюнь.

Не отрывал прищуренных глаз от лица Берия, который начал жадно поедать харчо.

Все следующие блюда пробовал только после того, как заканчивали Берия и Булганин с Хрущевым.

К концу вечера подобрел:

— Одному скучно, будем теперь вместе ужинать…

На прощание сказал:

— Завтра присылайте новых эскулапов, пусть осмотрят…

Дождавшись, когда машины Хрущева и Булганина отъехали, Берия сказал с горечью:

— Товарищ Сталин, ведь мерзавца Абакумова не я назначал, а Жданов… Поднимите архивы — его резолюция стоит… Разве я тогда мог противиться? Я ж в кандидатах ходил… Абакумова наши люди разоблачили, Комуров его разоблачил, товарищ Сталин…

Сталин долго, неотрывно, бегающе смотрел на Берия, потом, повернувшись, бросил:

— Случись что со мной, тебя первого вздернут… Как паршивого кинто… Рюмин — талант, береги его… Он ненавидит Сион, и верно делает… Все враги народа — жидовня, начиная с Троцкого, я им всегда поперек глотки стоял…

Собравшись, сдерживая нервный озноб, Берия ответил:

— Не только им, товарищ Сталин… У меня есть один нелегал, может быть, помните, он разгадал переговоры американцев с нацистами в Берне… Юстас, он же Штирлиц… Если бы я вам его привез, он бы такое рассказал про корни, про союз евреев и американцев с гестапо…

— Не буду я никого принимать, — отрезал Сталин. — Пусть напишет и даст показания на процессе… Если знал — отчего молчал? Еврей, конечно?

— Русский.

— Штирлиц — не русское имя… Пройдет на процессе как еврей, вздернем на Лобном рядом с изуверами…

Берия решил разыграть эту свою последнюю карту, потому что подивился крепкой собранности Старца, хорошему цвету его лица и вновь обретенному спокойствию.

«Если он продержится еще год, — сказал себе Берия, — всем нам конец, разве что Шкирятова пощадит и Суслова, времени у меня больше нет…»

Поэтому его агентура подействовала на людей профессора Тареева, нового руководителя бригады врачей, в том смысле, что необходимо отменить все лекарства, которые ранее были предписаны Сталину «еврейскими убийцами в белых халатах». Более того, поскольку арестованные доктора прежде всего опасались инсульта Вождя (выходили его после инфаркта и двух предынсультных кризов), сейчас надо сосредоточиться на профилактике желудка, активной витаминотерапии (Сталин знал, что Гитлера держали витаминами), а все сосудорасширяющие препараты отменить…

Военфельдшер — Сталин звал его Нико — новые назначения одобрил, посоветовав при этом:

— А вообще-то кальцекс надо пить, Коба… Безвредно и профилактирует.

…Поскольку курс лечения, предписанный «убийцами» из «Джойнта», был отменен (следуй он ему, неизвестно еще, сколько б прожил), состояние здоровья Сталина ухудшалось с каждым днем; он запрещал себе признаваться в этом; более того, рабочий день теперь начинал не в двенадцать, а на час раньше и спать ложился на рассвете; много читал, стараясь этим заглушить темную ярость, которая душила его, стоило лишь вспомнить Вовси, Виноградова или братьев Коганов. Порою чувствовал, как давит кадык и кружит голову; пил кальцекс.

Готовил еду сам на маленькой электроплитке.