Но не маховыми ударами, а удерживая их для укола. Понятно, для сабельной атаки такой прием малоэффективен из-за изогнутого клинка. Но Алексей готовился их перевооружить легкими палашами. К чему и готовил… И если клинковое оружие оставалось в руках после атаки, хоть и частью повисало на темляке, вырываясь из рук, то пики в таком случае на сшибке оказывались одноразовыми…

На краю Ходынского поля толпились зрители.

Кто-то так стоял.

Кто-то на санях или даже на крыше возков.

Кто-то верхом.

У некоторых имелись в руках зрительные трубы. В первую очередь, конечно, у иностранцев из Немецкой слободы, которые очень внимательно изучали маневры. Особенно иноземные офицеры, каковые в Москве присутствовали в изрядном количестве. И саксонские, и мекленбургские, и датские, и английские, и из Польши да Литвы, и прочие. Даже шведские. Турецкие представители, разумеется инкогнито, тоже были. И они также не упустили возможность поглазеть.

Ради чего, кстати, эти маневры тут и проводили.

Иначе бы Алексей предложил отцу их вывезти в Кожухово, где, развивая традицию проведения маневров, весь 1700 год вдумчиво строили полноценный полигон. С полем, с крепостью, со всякого рода препятствиями…

Демонстрация на Ходынском поле явно прошла успешно. И уезжая Петр Алексеевич позвал сына в свой возок.

— Понравилось?

— Понравилось, — кивнул он. — Как быстро так можно подготовить таких еще несколько полков?

— Конский состав, отец. Все упирается в него. Будут кони подходящие — за год, максимум за два управимся. Ты же видишь в каком состоянии ногайские лошадки. Они такое насилие с трудом перенесли. Если бы после такого боя отходить — им конец.

— Персидские кони сойдут?

— Должны. Говорят, что они славные. Но их всего тысяча. Это два полка. Этот доукомплектовать, да еще один развернуть. Плюс небольшой резерв. Если все будет ладно — в этом году справимся. Впрочем, я бы не сильно обнадеживался. Там ведь еще выездка нужна. Лошадей приучить к строю. Это время. Да и наши помещики не рвутся в такие полки. Снова из литвинов верстать? Тут нужно подумать и посмотреть. Без спешки.

Петр покивал.

С доспехами Алексей не заикался, а царь и не спрашивал.

Опыты у Льва Кирилловича по ним продолжались. Достаточно простая в общем-то задача оказалась не такой уж и легкой.

Пудлинговое железо, даже после проката, получалось не такого уж и однородного состава. Да, сильно лучше обычного кузнечного передела. Да, из него получалось производить продукцию штамповкой на опытном прессе. Но брак… Много разрывов. А разогретые тонкие листы быстро остывали, давая заодно окалину, из-за которой усиливался брак.

Требовалось решить массу мелких, но важных технических трудностей. Ну и отработать закалку. Потому что тонкие листы вело, искажая их форму. Так-то пудлинговое железо не закаливалось — слишком низкое содержание углерода. Но это легко обошли. Просто помещая детали в железные ящики с угольной пылью и прокаливали без доступа воздуха. Алексей такой прием однажды видел в мастерских там, в XXI веке. А вот с закалкой… да… были сложности…

Так или иначе было ясно и самому царевичу, и царю, что они на верном пути. Хотя пройти его быстро и легко не получиться. Но перспектива получения много легких и дешевых доспехов кружила голову. Царь, несмотря на свое увлечение европейской военной практикой, их начал ценить после достаточно широко проведенных опытов. Защиту они давали далекую от ультимативной, но сильно снижая потери как от холодного оружия, так и частично от огнестрельного оружия. А пули и картечь даже на излете были довольно опасным аргументом…

С порохом все более-менее наладилось. Мануфактура Лопухиных показала свою эффективность, выпуская отменную селитру в приличных объемах. Вся Россия разом за год столько не выпускала всякой селитры, сколько одна довольно небольшая мануфактура. Поэтому царь в этом 1701 году решил выделить денег, людей и ресурсов достаточно для того, чтобы расширить производство и довести его до пятидесяти-шестидесяти тысяч пудов[46] в год. Полностью закрыв тем самым потребности в селитре. Благо, что извести, древесины и торфа, которые являлись основным сырьем для этого производства, в державе хватало.

Заодно, побочно, получался и деготь, и древесный спирт, и сода, и много угля. Последний был очень важен для заводов Льва Кирилловича. Настолько важным, что в Ярославле задумали строить огромную угольную мануфактуру. По новой технологии. С пиролизом древесины в больших кирпичных печах, с побочным получением дегтя, древесного спирта и поташа с содой. Само собой, эта Ярославская мануфактура была отдана Лопухиным, равно как и две пороховые подмосковные. Также еще не построенные.

Мушкеты изготавливал Никита сын Демидов в Туле. Гарантировав выпуск десяти тысяч «стволов» в год, но он активно занимался расширением мощностей. И по прикидкам должен был удвоить выпуск в будущем 1702 году. Впрочем, даже десять тысяч мушкетов в год выглядели весьма впечатляюще, закрывая в известной степени потребности импортных закупках. Ну разве что оставляя на откуп импорту пистолеты и всякую специфику. До всего этого у Никиты руки прошло не дошли.

Пока не дошли.

Пушки мал-мало изготавливались на Пушечном дворе в Москве. Да, далеко не те, которые хотелось. И, быть может, не так быстро, как требовалось. Но изготавливали.

В воздухе висело только производство холодного оружия.

Серьезно висело.

Приходилось использовать что придется. Как такового единых образцов просто не имелось. Тесаки еще для Бутырского полка как-то изготовили. Но и то — со скрипом и весьма серьезными проблемами. Как таковых мануфактур по выпуску серийных клинков просто не имелось. А мелкие частные производства не только не справлялись с объемом, но и гнали изделия нередко весьма вариативного качества.

Что еще?

Обозы.

Здесь все было еще более неопределенно.

Царь хоть и заинтересовался идеями сына, но не спешил претворять их в жизнь. У него просто не хватало ни времени, ни сил для этого, ни людей, которым сие можно было бы доверить. Да и браться за выпуск повозок мало кто хотел. Поэтому со скрипом к началу 1701 года удалось организовать правильный обоз только для Бутырского полка. В остальных же творился хаос. Про унификацию колес с артиллерией и речи не шло…

Да, по сравнению с началом 1701 года в оригинальной истории, все было на порядок лучше. Но еще очень далеко от нормальной готовности к боевым действиям. Впрочем, Петр Алексеевич был доволен.

Эффект контраста — великая вещь.

Все эти бесконечные опыты, учения и маневры, на которых настаивал сын, позволили ему предельно ясно и отчетливо осознать ту степень ничтожности в которой прибывало его войско к 1698 году. И понять, почему крохотную в общем-то прибрежную крепость —