Патрулей дама стало намного больше, причем дама даже не утруждались вешать хвосты алагай на пояс и опираться на посохи-кнутовища. Оружие постоянно пребывало в движении – хотя бы лишь с тем, чтобы убрать с дороги чинов или привлечь внимание того из них, кого дама собирались допросить.

А допросы – процедура, которой все на базаре, начиная от никчемнейшего чина и заканчивая самим Аббаном, отчаянно боялись, – устраивались все чаще. Шарумам запрещалось колотить в двери и проводить повсеместные обыски, но дама пользовались каждым поводом к этому, и юрисдикция их была широка.

Из-за полога шатра Аббан наблюдал, как двое дама из племени Каджи посреди улицы разорвали платье на спине женщины-чина и принялись ее сечь за неправильное ношение покрывала.

В дневной суете оно съехало на шею и не было вовремя возвращено на место.

Аббан закрыл щель, чтобы приглушить вопли.

– Я молю Эверама – скорее бы мы нашли бунтовщиков, – сказал он. – Это вредит торговле.

– Если это вообще возможно, кревахи найдут, – отозвался Керан. – Для меня было честью служить со многими из них на алагай’шарак. Лучшие следопыты на Ала.

Наставник все еще чувствовал себя неуютно на базаре, но Аббан больше не мог позволить себе роскошь держать его в цитадели для обучения новобранцев. Жизнь Аббана зависела от статуса и опыта Керана.

Они удалились в Аббанов личный кабинет. Хаффит открыл потайное отделение письменного стола, вынул пергаментный свиток и протянул Керану.

– Хочу, чтобы ты ознакомился с кое-какими моими планами, перед тем как я предъявлю их трону.

Керан изогнул бровь. В отличие от большинства шарумов, наставники были грамотны, ибо в процессе управления шараджами им приходилось составлять списки, вести ведомости и разбираться в уравнениях, чтобы вычислять пределы прочности при строительстве укреплений. Но по сравнению даже с последней женой или дочерью Аббана он был немногим выше дрессированного пса. Аббан не доверил бы ему простейшей конторской работы, и оба это знали.

Неожиданная просьба возбудила любопытство Керана. Он разложил бумаги на столе и стал изучать. Развернул карту, прищурился на подсчеты, и глаза его округлились.

– Это то, что я думаю? – спросил он.

– Да, и ты никому не скажешь, – ответил Аббан.

– Почему это у тебя, а не у шарум ка?

– Потому что всего две недели назад шарум ка был главой номинальным. Но не бойся. Скоро он вообразит, что все это – его собственная идея.

На следующее утро Аббан отправился в паланкине во дворец. Лучшие ха’шарумы охраняли его, со всех сторон окружая державших шесты крепких чинов-рабов. Тяжелые шторки с прослойкой из металлической сетки могли задержать копье и были плотно задернуты, оставив Аббана наедине с его мыслями.

Дамаджах всегда заставляла его нервничать, пусть ему и хватало ума этого не показывать. Она умела обезоружить его и, казалось, видит насквозь, распознавая притворство так же легко, как замечается грязь на лице.

Как она отнесется к его планам, когда Ахмана нет и некому ни благословить их, ни реализовать?

Бабах!

Прогремело страшно, несмотря на плотные шторки. Паланкин завалился, и Аббана швырнуло на лакированный потолок. Он услышал крики своих людей и, когда паланкин резко остановился, вибрируя, обнаружил себя лежащим лицом к лицу с носильщиком, который протаранил шторку, приняв на себя груз кабины. Тот стонал, его глаза стекленели.

Не обращая больше на него внимания, Аббан потянулся за костылем и кое-как встал на хромой ноге.

– Хозяин! – позвал охранник. – Ты цел?

– Цел, цел! – отрезал Аббан, высовываясь из оконца наверху экипажа. – Помоги мне вылезти…

Он осекся и разинул рот.

Горел Шарик Хора.

Несмотря на удаленность от взрыва, всех вокруг посшибало с ног. Ближе к бушевавшему пожару прохожие лежали в крови, пораженные обломками величественных стен и витражей крупнейшего в зеленых землях храма Эверама.

Керан вернулся в боевую готовность первым и устремился к Аббану, бранью понуждая подняться других. Закаленный в боях наставник умел отбросить чувства и сохранить последовательность команд, но даже он ужаснулся, когда его взгляд скользнул по горящему храму.

– Кто мог это сделать? – спросил он. – Десятку огненных демонов и то не устроить такого пекла!

– Шутихи чинов, – сказал Аббан. Еще одна тайна, с которой предстояло разобраться. – Подними людей. Теперь нам надо вдвое быстрее попасть во дворец. Пошли дозорных узнать, что случилось, и пусть докладывают по пути.

Инэвера рассматривала хаффита, пока тот пил холодную воду, возлежа на подушках в ее приемной. Он был бледен, покрыт пеплом, от него пахло дымом. В одном глазу лопнул сосуд, одежда изорвалась и пропиталась кровью. Вестовые уже подтвердили, что Шарик Хора горит.

– Что стряслось? – вопросила она, когда молчание стало тягостным.

– Похоже, чины смелее, чем мы думали, – ответил Аббан. – Поджог шараджей был отвлекающим маневром. Мы занялись деревнями, а чины нанесли удар в сердце.

– По странному совпадению ты оказался рядом, – заметила Инэвера. – Тем более удивительно, что ты же первый явился ко мне с известием о восстании.

Аббан безучастно взглянул на нее:

– Мне льстит, что Дамаджах считает меня способным на столь замысловатый обман, но я не настолько мученик, чтобы лезть в зону взрыва, в надежде сыскать доверие, осуществляя какой-то загадочный план. Каждый дюйм моего тела болит, в ушах до сих пор стоит звон, а разум затуманен.

Последнее встревожило Инэверу. Сейчас Аббан был нужен ей как никогда. Тело ни к чему, но разум…

– Лежи смирно и слушайся, – сказала она резко. – Я Дамаджах, но все еще дама’тинг.

Хотя Инэвера редко лечила кого-либо, кроме Ахмана, она не утратила целительских навыков, приобретенных за десятки лет в лечебном шатре дама’тинг. Обмяклость хаффита, медлительность, с которой он следил за ее пальцами, и долгие паузы в речи – все указывало на черепно-мозговую травму.

Она опустила руку в мешочек с хора, где хранились целебные кости – комплект меченых пальцев мозгового демона, покрытых тонким слоем электрума для концентрации энергии и защиты от солнца. Ловко придав меткам кончиками пальцев нужную конфигурацию, она активировала их.

Из глазного яблока отхлынула кровь, а мелкие порезы на лице Аббана мгновенно покрылись коркой и зажили. Тем не менее Инэвера продлила истечение энергии, чтобы наверняка избежать отека и повреждения мозга.