Альваро де Санде собрал в крепости 3 тысячи человек. Османы не спеша высадили подкрепления, сосредоточив на Джербе 40-тысячную армию. Битва началась 22 мая, когда под громкие крики и завывания, грохот барабанов и рёв труб, они пошли на штурм.

– Что, эти скоты, даже за людей нас не считают? Пушки не установили, думают, без обстрела нас взять? Бараны! А ну, Муньес, всыпь им!

Раскатисто загрохотали пушки, осыпая колоны османов ядрами и картечью. Они ещё больше взыли, но теперь заметались, пытаясь уйти от обстрела.

– Так их, так их! Бей!

И напрасно командиры пытались навести порядок среди своих воинов, зря под жерла пушек и залпы аркебузиров полезли янычары, потеряв многих, османы отступили.

– Вот так вот! Так и будем, бить их!

Альваро де Санде, снова находясь в своей стихии, как-будто помолодел. Неутомимо он мотался по крепости осматривая укрепления, подсчитывал запасы продовольствия, тепло здоровался со знакомыми ему ветеранами, и пытался сколотить из разрозненных итальянских подразделений, торговцев и моряков, подобие испанской терции.

– Пороха достаточно, запасов продовольствия с учётом неизбежных потерь, хватит на год. Но главное, вода! – маэстро-дель-кампо Ломбардской терции Мигель Барахон с тревогой посмотрел на него.

– Да, главное вода… – Альваро де Санде задумался. На Джербе не было рек и ручьёв, прогорклую, солоноватую питьевую воду здесь добывали из глубоких колодцев. В крепости их было два, но хватит ли их, для обеспечения людей и лошадей? Жаркое, немилосердное африканское солнце палило, и воды требовалось больше.

– Пока у нас достаточно людей и мы в силах сражаться, надо как можно дольше удерживать вон те три колодца в оливковой роще. Это, как раз, я и поручаю тебе. Выбьешь оттуда османов, укрепишся, зубами вцепишься, но будешь держаться! Держаться до последнего!

Мигель Барахон улыбнулся, кивнул, и отправился со своими воинами выполнять приказание.

Османы неоднократно пытались выбить Мигеля Барахона из оливковой рощи, и ещё дважды они пытались захватить замок наскоком. Поняв, что это не удасться, они приступили к установке орудий.

– Долго же чухался, этот Пияле-паша!

Альваро приучил себя не смотреть в сторону моря, но он видел, как сотни других глаз, постоянно оглядываются, выискивая на его бескрайних просторах подхода христианских кораблей. Но их не было. Только османские корабли Пияле-паши, заняв позицию у входа в бухту, мерно раскачивались на волнах.

– Смотрите, смотрите, это же Драгут!

Грозный осман, долгие годы наводивший страх на всё христианское побережье Средиземноморья, взошёл на специально возведённый для него деревянный помост, и сложив на груди руки, широко расставив ноги, словно под ним привычная палуба корабля, вперил свой взгляд в крепость.

– Смотрите! Смотрите!

К подножью помоста подвели тысячу крепко связанных рабов-христиан, и под улюлюканье, громкие крики и оскорбления, всем им, одному за другим, отрубили головы. После, содрав с них кожу, сложили у помоста пирамиду из черепов.

Когда последний череп увенчал это страшное сооружение, Драгут сошёл с помоста.

Защитники крепости закипели от гнева и злобы, они намеревались выйти и атаковать османов, но были остановлены Альваро де Санде, который у ворот выставил сотню аркебузиров под командованием Рамиро Менасальбаса.

– Назад! Назад! Дурьё! Вы что, не понимаете, что османы только и ждут, когда мы высунемся из крепости?! Назад, все назад!

Шумели в основном старые ветераны испанских терций. А итальянское ополчение, торговцы, слуги и прочие люди собравшиеся в крепости, плача от страха, снова с надеждой смотрели в море, ожидая спасения как милости Божьей.

На следующий день всё повторилось, и ещё одна гора черепов выросла у помоста.

Прибывший на остров Пияле-паша, баснословно богатый, но всегда жадный до денег, недоумённо смотрел на такое расточительство Драгута, пускавшего под нож дорогостоящий живой товар. «Ну, это его личное дело, его доля христианских рабов, пусть поступает с ними как знает».

– Он что, теперь каждый день будет казнить по тысяче наших собратьев?

– А мы, что мы, будем просто сидеть и скрипеть зубами от злобы?

– Веди нас! Веди! Веди!

– Смерть врагу! Смерть! Смерть! Смерть!

– Смерть врагам веры Христовой! Смерть! Смерть! Смерть!

В ночной контратаке они перебили много врагов в траншеях, разрушили их осадные сооружения, заклепали пушки и сожгли помост Драгута. Пока войско сражалось, священнический клир провёл у груд черепов заупокойную мессу, окропив их святой водой.

– Покойтесь с миром, братья и сёстры! Павшие за Веру Христову прямиком попадают в рай, а в день Страшного суда вы восстаните, дабы сполна отплатить своим обидчикам!

– Отходим! Отходим! Отходим! – распоряжался Альваро де Санде.

На рассвете, защитники крепости, победно потрясали захваченными трофеями, и смеясь, указывали пальцами на пепелище помоста. А разъярённые османы, усилив обстрел, после полудня пошли на штурм.

– Стойте твёрдо, воины! Бейте врагов без пощады!

Драгут сам повёл в атаку, своих самых отчаянных головорезов, но попал под аркебузный огонь стрелков Рамиро Менасальбаса, и едва унёс ноги, когда Альваро де Санде кинул против него сотню испанских ветеранов.

Тогда османы сосредоточили все усилия против Мигеля Барахона.

Ежедневно, по узкой тропе, петляющей среди зарослей инжира, шли и шли в крепость водоносы. Турки обстреливали их из пушек, атаковали, шедшие в оливковую рощу телеги с припасами, и транспорты, везущие в крепость раненных. Уже сотни, быстро разлагающихся на жаре трупов, устлали эту тропу. Но пока держался у колодцев Мигель Барахон, крепость жила.

Османы установили напротив рощи три десятка орудий, и всего за один день бесконечного, непрекращающегося обстрела, испепелили, перепахали её, уничтожив, казалось, всё живое. Но когда они пошли в атаку, их встретили дружные залпы аркебуз, и поредевшие, но стойкие и готовые к смерти ряды испанской терции.

Три дня османы бомбардировали оливковую рощу, шли в атаки, и каждый раз, с большими потерями, отходили.

С отчаянием наблюдали защитники крепости, за героическим сопротивлением и славной гибелью солдат Мигеля Барахона. Османская кавалерия уже перехватила тропу, подноса воды в крепость более не было, а из оливковой рощи, всё ещё раздавались ожесточённые крики сражающихся и выстрелы.

Альваро де Санде дважды пытался пробиться к колодцам, пытался атаками на других участков оттянуть на себя силы османов, но всё было тщетно. Когда на закате, в оливковой роще прекратился шум битвы, он снял шлем и перекрестился.

– Мир их праху!