Канонерка двинулась назад, на ходу выворачивая влево, а завершив циркуляцию, сменила курс и рыскнула в сторону.

В том месте, где только что находился «Бобр», вздыбился столб воды и обрушился на палубу.

– Поздно, Маруся, – усмехнулся Добровольский. – Право руля!

Он поднял бинокль и стал вглядываться во вдруг замолчавший форт.

– Неужели всё? Неужели мы взяли этот чёртов форт? Вахтенный! Семафорь на все корабли флотилии: «Перенести огонь на Северный форт! Действовать согласно боевому расписанию»! Старпом! Где старпом? – Добровольский снял фуражку и вытер платком вспотевшую залысину. – Удалось! Спасибо тебе, Господи!

Попасть в такой темени в практически невидимую цель было невероятной удачей. Добровольский до сих пор не верил, что его кораблю удалось осуществить задуманное. Если бы не прикрывшие его своими корпусами «Ильтис» и «Кореец», вряд ли вышло бы.

– Старпом! Доложите, что с кораблём?

– На пробоину в борту поставили пластырь. Взрывом заклинило орудие по левому борту. Сбило одну трубу, давление упало, но двигаться и маневрировать можем. Среди экипажа потерь нет.

– Свяжитесь с «Ильтисом», как они? Если бы не Ланц, мы бы давно черпали воду бортами.

– Уже. Сообщают, что получили семнадцать попаданий. Верхняя палуба разбита полностью. На борту семь погибших и семнадцать тяжёлых. Один снаряд разорвался в ходовой рубке. Взрывом убило рулевого матроса, Ланцу оторвало ногу, и он скончался. Командование кораблём принял старший помощник капитана лейтенант Краузе.

– Жаль Ланца, – вздохнул Добровольский, – добрый был моряк.

Рубка канонерской лодки «Кореец».

– Почему прекратили огонь? Дайте связь с Бураковым! – рычал в трубку командир канонерки.

– Лейтенант Бураков убит.

– Как убит?

– Снаряд залетел прямо под козырёк рубки управления огнём. Всех, кто там был, – в кашу. Лейтенант получил множественные ранения. Всех потерь – сорок пять человек: шесть – безвозвратных, двадцать один тяжёлый, остальные вернулись в строй.

– Что с кораблём?

– Шесть пробоин, одна ниже ватерлинии. Станки двух орудий разбиты, но главный может вести огонь.

– Что на палубе?

– Горим…

– Дай Бог, чтобы все эти жертвы были ненапрасны! – перекрестился командир «Корейца».

Над Хэйхэ занималась заря. Посветлевшее небо осветило картину жуткого побоища. Северо-Западный форт горел.

– Стоп машина! – скомандовал командир «Корейца». – Палубная команда! Братцы! Все, кто может, на тушение пожара! Трюмная команда, заняться пластырем! Машина, держать пар!

Матросы обожжёнными руками растаскивали и сбрасывали в воду останки чадящей оснастки и обугленные обломки мачт. Вытаскивали из-под искорёженного металла тела ещё живых или погибших товарищей. Вскоре пожар на палубе был потушен.

На корме, привалившись к опалённой пожаром бухте пенькового каната, ожидали судового врача несколько тяжело раненных и обожжённых моряков. У одного настолько сильно обгорела голова, что лицо превратилось в сплошную обуглившуюся маску. Он непрерывно стонал и просил пить. Другой моряк прижимал сложенную вдвое нательную рубаху, пытаясь удержать кишки, вываливающиеся из развороченного живота. Третий, видимо, получил тяжелую контузию. С бессмысленным выражением лица он раскачивался взад-вперёд и что-то бессвязно бормотал. Остальные тихо переговаривались.

– Смотри, так и сидят, – устало проговорил один, и все посмотрели вверх.

Там, на верхней перекладине мачты, сидели два голубя. Их заметили давно, в самый разгар боя, когда на палубе канонерки рвались вражеские снаряды, а сама она задыхалась в дыму и пламени пожаров. Именно тогда на грот главной мачты спланировали эти два голубя. Несмотря на царящий вокруг ад, они весь бой не тронулись с места. Моряки сочли это Божьим знамением, будто сама Богородица приняла образ голубей и явилась на их корабль, чтоб уберечь его[64].

– Значит – будем жить, – прохрипел раненный в живот матрос.

– Из такого ада живыми вышли, – согласился другой, баюкая обугленную культю руки.

– Господь управил, – перекрестился здоровой рукой третий.

– Да! – дружно согласились остальные. – Повезло…

Союзный штурмовой отряд осторожно двигался вдоль мокрой и скользкой от речной тины стены китайского форта. В два часа ночи батареи всех четырёх фортов внезапно открыли ураганный артиллерийский огонь по кораблям коалиции.

– Что?! Почему?!

Часы показывали только два часа.

– Какого чёрта…

Залп из стволов сотни орудий поднял над поверхностью Хэйхэ тонны вздыбившейся воды.

– Что это? – прокричал поручик Станкевич, пытаясь пробиться через грохот орудийной канонады.

Андрей кивнул в сторону стены и закричал в ухо поручика:

– Похоже, китайцы отклонили ультиматум, – и, дождавшись паузы между залпами, добавил: – Тем хуже для них.

– А нам что теперь делать?

– Как что? Действовать по заранее намеченному плану.

– Какой, к чёрту, план! Корабли должны были открыть огонь в четыре утра, а сейчас два. Как в такую темень они попадут в ворота галереи? Я от них, считай в двух шагах, и то ничего не вижу!

– Значит, нужно помочь!

– Как?

– Включай мозги! Четырёх бойцов сюда! Быстро!

– Сделаем! – сбрасывая растерянность, отреагировал Станкевич.

Через пару минут к Андрею подбежали четыре пехотинца.

– Слушай сюда! – ловя паузы между рёвом орудий, чеканил Андрей. – Нужно приготовить два костра! Вы вчетвером – бегом к тому полуразобранному пирсу и под шум канонады ломайте с него дрова! Постарайтесь брать верхние доски, те, что суше! Да смотрите, чтобы вас со стены не услышали. Поручик! У кого-то из твоих я видел масляные светильники.

– Есть такое, – кивнул Станкевич, – только не у моих, у моряков с «Бобра», которых мне прислал Добровольский для семафорной связи.

– Тогда так! Пусть приготовятся обозначить «Бобру» мишень, а я попробую отыскать эти чёртовы ворота.

Андрей хлопнул поручика по плечу и медленно двинулся вдоль стены.

Когда я был в форте, размышлял он, то сверху видел старый подъезд от пирса к стене. Тогда мне показалось, что он вымощен камнем. Из этого и будем исходить. А вот и они, обрадовался Андрей, нащупав ногами широкую, выложенную камнем площадку. Осталось определить её границы и поискать дорогу к пирсу. Нашёл. Да тут целая автострада! Во всяком случае, две телеги точно разъедутся! Дай-ка я пройду тут до воды и обратно.