– Сначала я скажу, кем считаю вас! – взорвался Гуннарсон. – Вы грубый, циничный, злой и высокомерный. Вы не имеете права ставить себя выше других только потому, что вы… потому что вы…

– Богаче? – помог Феллер.

Афрошвед замолчал, но продолжил буравить наглого бородача взглядом.

– Умнее?

Тишина.

– Много знаю?

– У вас была возможность учиться в хорошей школе, – хрипло ответил здоровяк.

– Поверь, Гунни: возможность не стоит и пенни без желания ею воспользоваться, – задумчиво произнес Феллер, поглаживая перила указательным пальцем. – Я учился в хорошей школе, я окончил престижный университет, но среди моих однокашников есть настолько тупые представители вида, что даже ты на их фоне кажешься непревзойденным мыслителем.

– Вы опять меня оскорбили, – заметил афрошвед.

– Разве ты не привык?

– Я не хочу продолжать разговор.

Но Феллеру было плевать на желания здоровяка.

– Нежелание думать о том, что не относится непосредственно к текущим потребностям, приводит к тому, что ты перестаешь осознавать мир философски, как единую гармоничную систему, сосредотачиваясь лишь на одной его ипостаси. Например, на том, что капитализм – это Вселенная Великого Шанса. Ты ведь веришь в Великий Шанс, Гунни? Ты веришь, что он – Великий! – может тебя настичь в любой момент? Ты ведь веришь, что способен намурлыкать песенку, жаря яичницу на завтрак, выложить ее в Сеть и заработать миллионы? Ты, без сомнения, веришь, что тебя может укусить радиоактивный паук, в результате чего ты обретешь сверхспособность прыгать и побеждать злодеев? Жаль, конечно, что ты не смог родиться в семье миллиардера, но ведь мы говорим о мире Великого Шанса, Гунни, и получается, что конкретно этот лотерейный билет не был твоим. Тебе не повезло в игре выбора родителей, в которой у всех нас приблизительно равные шансы. Но ты, я верю, мог появиться на свет в особняке на Лонг-Айленде, а я… – А2 театрально задумался, после чего осведомился: – Где ты впервые заорал на мать?

– В Анусвилле, штат Юта, – ответил телохранитель.

Несколько секунд Феллер таращился на афрошведа, после чего пробормотал: «Нет, ну это уж слишком» – и жизнерадостно продолжил:

– Так вот, ты мог родиться на Лонг-Айленде, а я – нет. Шанс, Гунни, Великий Шанс! Минимум раз в жизни капитализм дарит тебе уникальную возможность выпрыгнуть из навоза, а твоя задача – не упустить ее и не ныть, если не получилось вытащить счастливый лотерейный билет. Не ныть, Гунни, а ждать и надеяться! У тебя получится! – Феллер дружески улыбнулся здоровяку. – Все мы дети Великого Шанса, Гунни, просто я свой билет уже вытащил, а ты – еще нет. Таким образом, отрицая мое право быть твоим господином, ты покушаешься на основы нашего общества, демонстрируешь еретическое неверие в то, что однажды утром проснешься миллионером, а значит, можешь быть обвинен в федеральном преступлении.

– За что?! – взвыл гигант.

– За политическую неблагонадежность, – едва удерживая серьезный тон, ответил А2.

– Нет! – Афрошвед отступил на шаг и затряс головой. – Я знал, что не нужно с вами говорить!

Несколько секунд Феллер наслаждался искренним ужасом здоровяка, после чего сообщил:

– Не волнуйся, Гунни, тебе ничего не грозит: я не трогаю гуппи, – и его мягкий, проникновенный тон помог телохранителю быстро прийти в себя. Впрочем, заметив, что гигант перестал дрожать, А2 немедленно вернулся к прежнему стилю: – Ты знаешь, кто такие гуппи? Нет, не отвечай, мне безразлично… нет, я уверен, ты слышал такое слово: гуппи. Именно слышал, ведь если бы ты их увидел, то вряд ли забыл бы. Не у всех, конечно, фотографическая память, но большую часть информации мы получаем через глаза. Ты знаешь об этом?

– Догадываюсь, – проворчал афрошвед, изрядно уставший от разговора.

– Помнишь пословицу: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать»?

– Нет.

– Ничего удивительного, это русская пословица, – медленно ответил А2, возвращаясь к разглядыванию проезжающих по набережной автомобилей, дорогих и блестящих. – Она говорит о том, что человек готов безоговорочно поверить в то, что увидел собственными глазами. Безоговорочно!

– Не обязательно, – попытался протестовать телохранитель, но без особой надежды на успех.

– Обязательно, – твердо продолжил Феллер. – Вот, к примеру, ты на боевой операции, идешь с оружием в руках по джунглям или ближайшему переулку, видишь врага, опережаешь его, стреляешь, и враг падает, захлебываясь кровью… Проходя мимо, ты бросаешь на него взгляд, убеждаешься, что он мертв… тебе ведь хватит одного взгляда?

– Хватит, – уверенно ответил Гуннарсон.

– Ты убеждаешься, что он мертв, и идешь дальше. Тело остается позади. И тебя не интересует, что с ним будет дальше, оно перестает существовать в твоем мире. Перестает иметь значение. Ты его увидел, подтвердил смерть, прошел мимо – тело исчезло. Понимаешь, Гунни, его больше нет.

– Оно там лежит? – насупился телохранитель.

– Для тебя его больше нет, ведь ты его убил.

Сложная мысленная конструкция едва не отправила афрошведа в обморок, но он справился с собой и осведомился:

– К чему вы ведете?

Потому что знал, что раз Феллеру потребовался слушатель, отнекиваться бесполезно.

– Значение имеет только то, что ты видишь, – ответил А2. Загорелся красный сигнал светофора, и теперь он разглядывал людей в машинах: красивых, веселых, хорошо одетых людей, сидящих в блестящих дорогих автомобилях. Настоящих ньюйоркцев. – Твой мир – тот, который ты осознаешь. А полностью ты осознаешь только то, что видишь. А сам ты – лишь то, каким тебя видят.

– Разумеется, – на всякий случай согласился Гуннарсон. В действительности он окончательно потерял нить беседы.

Феллер вновь помолчал, провожая уехавшие автомобили взглядом, улыбнулся, но как-то грустно, и неожиданно произнес:

– Прогулка меня взбодрила, и теперь я хочу размяться. Как думаешь, в том переулке барыжат наркотой?

И кивком указал на ближайший проезд.

– Здесь в любом переулке могут барыжить наркотой, – недовольно ответил здоровяк, мысленно проклиная эксцентричного и неугомонного богача.

– То есть в этом ты никогда не покупал?

– Не употребляю.

– Нехорошо лгать своему пастору.

– Вы не пастор.

– Но лгать все равно нехорошо.

Феллер огляделся, убедился, что набережная пуста, долго, почти минуту, набирал что-то на коммуникаторе и улыбнулся, когда над его головой вспыхнули красным цифры «46».

– Как вы это сделали? – изумился Гуннарсон.

– Использовал craft(art).

– Но зачем?

– Повеселиться, – А2 уверенно направился к выбранному переулку и через плечо бросил: – Отмени боевое дежурство дронов, не хочу, чтобы они перестреляли придурков.