Наутро Мередит звонит мне на мобильник. Я все еще лежу вместе с Харпер на ее узенькой кроватке.

– Вы нашли Кроля?

– Нет, – шепчу я, откатываясь к стене и стараясь говорить как можно тише, чтобы не разбудить Харпер, хотя, вообще-то, ее и авианалет не разбудит, – пока не нашли.

– Черт, – выдыхает Мередит, – и как она?

– Отлично. Спит. Я тут рядом.

– В ее постели?

– Да.

– Она пиналась всю ночь?

Я со смехом отвечаю, что это нестрашно.

– А Нолан где?

– Не знаю. Я пока не вставала.

После паузы Мередит говорит:

– Я вам обоим писала вечером. Ты не получила сообщение?

– Мы с Харпер рано легли. А Нолан куда-то ушел.

– Да? – она удивляется. – Это куда?

– Не знаю, не спросила, – я спрашиваю как можно осторожнее, – у вас все нормально?

– Да. У нас все отлично.

Этот резкий ответ и необычная мрачность Нолана вчера вечером подтверждают мое подозрение – что-то у них не так. Но я знаю, как напряженно Мередит охраняет свой брак. Бесполезно на нее давить, если она не хочет чего-то рассказывать. Так что я меняю тему.

– Я уверена, что Кроль сегодня найдется. Но если что… я заказала еще одного.

– Еще одного Кроля?

Я говорю, что я помню, кто его выпустил, и почти сразу же нашла в Гугле точно такого же бежевого кролика.

– Его привезут завтра.

– Но она же заметит, – говорит Мередит, – помнишь, мама пыталась заменить Бонго?

Я улыбаюсь, вспоминая странное имя, которое я дала нашему сине-желтому петушку.

– Да. Не сработало.

– А Харпер гораздо наблюдательнее нас…

– Да, – соглашаюсь я, – но я решила, что попытаться стоит. Может, если Ревис с ним пару дней поиграет… вываляет его в грязи… или я его брошу в сушилку на высокой температуре.

– Не уверена, – сомневается Мередит.

– Ну да, – я бы хотела, чтобы она хотя бы оценила мою идею и мои старания. И то, что я лежу в постели с ее дочерью.

– И что ты сегодня будешь делать?

– Еще не решила, – отзывается она, – а ты?

Я говорю, что тоже еще не решила, но планирую провести день с Харпер.

– Ты не против?

– Конечно, – она немного смягчается, – спасибо.

– Не за что. Кстати, Мер?

– Да?

Я ищу нужные слова.

– Если тебе нужно… о чем-то поговорить, просто скажи мне.

– Спасибо, – снова говорит она, – я тебе очень благодарна, Джози.

Позднее, когда Харпер уже успела три раза пореветь из-за Кроля – к счастью, Мередит этого не слышит, – Нолан входит в гостиную, где я складываю постиранные вещи, и спрашивает, не хочу ли я навестить Дэниела.

– На кладбище?

Вопрос глупый, потому что где еще мы можем увидеть Дэниела, но Нолан мягко отвечает:

– Да. Я хотел свозить туда Харпер… хорошо бы ты тоже пошла. Ты не против?

Я так удивлена этой прямой просьбой, что неохотно киваю:

– Хорошо, – но на самом деле я в ужасе.

Еще через пару часов, несмотря на мои многочисленные попытки предложить что-нибудь другое, мы с Ноланом и Харпер останавливаемся на парковке у Арлингтонского мемориального парка. Три дверцы открываются, потом поспешно закрываются, и эхо отдается в тишине живописного кладбища. У меня перехватывает желудок, и я готовлюсь к наплыву воспоминаний о 26 декабря 2001 года, дне, когда я была тут в последний раз. От них никуда не деться. Ледяной холод. Каблуки тонут в мокрой земле. Зияет могила, вырытая в красной глине. Одинокая синешейка смотрит с голого дерева на гроб моего брата.

Мы молча гуськом подходим к могиле. Нолан идет первым, за ним Харпер с букетиком. У меня, вообще-то, топографический кретинизм, но это место я найду без всяких проблем. Красивый старый дуб – отличная примета. Имя брата тут же бросается мне в глаза. Могильный камень наполовину скрыт тенью. На него упало несколько листьев, которые Нолан поднимает и сует в карман. Я неуклюже отступаю в сторону – понятия не имею о кладбищенском этикете, но уверена, что стоять прямо над могилой невежливо.

Солнце весь день то выходило из-за облаков, то снова пряталось, но теперь пасмурно и довольно прохладно. Я ежусь и доверху застегиваю флиску, ненадолго сую руки под мышки, а потом все-таки смотрю на могилу брата. На плоском сером куске гранита написано его полное имя, дата рождения и дата аварии. Под ними изображен крест и слова, которые мама сочинила, сидя в кухне вместе с папой и пастором Симмонсом: «Любимый сын, брат и друг».

Я тогда подумала, что это слишком простая эпитафия. Что слишком многое упущено – внук, племянник, кузен, бойфренд. Я была готова сказать об этом – у меня началось что-то вроде посттравматического синдрома Туретта, – но все же я сдержалась и поднялась в свою комнату, где и просидела почти до самых похорон.

А теперь Нолан тихо и спокойно говорит:

– Харпер, солнышко, положи цветочки сюда.

Со страшно торжественным видом – как ребенок, играющий в кино в сцене похорон, – она кивает и становится на колени. Медленно опускает букет на землю. В букете розы и гвоздики, он куплен в «Пабликс» и выглядит слишком дешевым и ярким. Зеленая целлофановая обертка, перехваченная резинкой, погоды не делает. Если бы Мередит была с нами, все было бы по-другому. Цветы бы купили у модного флориста, а Харпер была бы в платье, а не в грязной футболке.

А главное, меня бы тут не было. Вынести груз ее ожиданий я не способна.

– Молодец, солнышко, – шепчет Нолан и встает на колени рядом с ней. Поправляет цветы. – Хочешь помолиться?

Харпер, явно приученная к такому, складывает ладони, зажмуривается и говорит:

– Господи, благослови дядю Дэниела.

– Господи, благослови дядю Дэниела, – повторяет Нолан.

Хотя я часто представляю себе детей своего брата, я никогда не рассматривала его смерть с точки зрения племянницы. Откладываю эту идею в длинный список вещей, о которых я погрущу как-нибудь потом. Прямо сейчас мне нужно оставаться спокойной.

Нолан произносит «Отче наш», молитву, которая кажется мне очень формальной или по крайней мере старомодной. Я понимаю, что должна молиться вместе с ним, но не делаю этого. Я даже не закрываю глаз, в отличие от Харпер, которая не открывает их до финального «аминь». Затем она тоже старательно выдыхает странное слово.

Потом оба встают и Харпер убегает, снова превратившись в беззаботного ребенка. Нолан быстро, но крепко меня обнимает.