Вообще-то, Кастор понимал, что обсуждает мерзопакостные поступки Озириса с тем, кто, возможно, ест человечину в шатре из человеческой кожи. Но ведь одно дело – пускать трупы на материал для шатра, а совсем другое – эти трупы пялить.

– Мне плевать, что он делает с мертвецами или с живыми людьми. – Вергун отправил в рот кусок мяса. – Поганый старикашка наверняка что-то скрывает, но все-таки способен доставить мне Сайласа Бершада. Именно этого я и хочу, Кастор.

Кастор промолчал. Вергун захохотал; смеялся он редко, поэтому смех звучал странно.

– Ты ведь так ничего и не понял.

– А что тут еще понимать?

– Он способен исполнить и то, чего так хочется тебе.

– Как это? – удивился Кастор; в присутствии Озириса он вроде бы не упоминал о своих желаниях.

Вергун указал ножом на вход в шатер и, не переставая жевать мясо, заявил:

– Попомни мои слова: то, что он намерен сделать, вызовет коренные изменения во всей Баларской империи. Власть имущие власти лишатся. И не без кровопролития.

– В его возрасте это будет весьма затруднительно.

– Я подозреваю, что в Заводном городе у него есть люди, которые выполнят первую стадию трудной работы, а Змиерубы продолжат дело. Такие скользкие типы, как он, всегда так и поступают. Но мне на это плевать. Для меня главное – заполучить Бершада и вырвать у него сердце из груди.

Кастор хмыкнул. Он не совсем поверил Вергуну, но если существовал хоть шанс, что командир прав, то Кастору это было только на руку. Раз уж ему до конца своих дней суждено вершить черные дела, то неплохо бы доставить неприятности правителям Баларии.

Поганые шестереночники это заслужили.

Вира

Балария, Бурз-аль-дун, императорский дворец

– Может, хватит уже? – сказала Каира. – Мы опаздываем.

После множества банкетов и множества одолжений Каире наконец-то удалось уговорить членов кабинета министров проголосовать за смещение Актуса Шипа с поста. Сейчас министры дожидались появления императрицы в зале приемов, чтобы начать голосование.

– Еще тридцать секунд, – ответила Вира, продолжая водить кинжалом Овару по точильному бруску.

– Ты уже целый час его точишь! Что тебе дадут еще тридцать секунд?

– Помогут мне расслабиться.

– Вира, ты нервничаешь?

Вира посмотрела на нее:

– Разумеется. У каждого из министров есть своя причина, по которой он тебя поддерживает. Если они начнут обсуждать мотивы, подтолкнувшие их к голосованию, то быстро обнаружат автора политических махинаций, и весь обман раскроется.

– Гм. Как бы то ни было, не волнуйся. Моей уверенности хватит на двоих. Пойдем.

Вира вложила Овару в ножны и начала проверять ремни доспеха.

– Знаешь, чем дольше мы тут прохлаждаемся, тем выше шансы, что кто-нибудь из министров скажет лишнее, – сказала Каира.

Вира прервала свое занятие. Каира была права.

– Ты помнишь, как себя вести? – спросила Каира в круговом коридоре императорского дворца.

– Злобно зыркать на всех, чтобы никто не посмел передумать.

– Правильно.

Они подошли к дверям зала. Каира остановилась. Вира коснулась массивной металлической ручки:

– Готова, императрица?

Каира набрала в грудь воздуха:

– Вперед!

Вира распахнула дверь в зал. Вместо толпы запуганных алчных министров там оказались лишь три человека. Двое – хореллианские гвардейцы, в доспехах и при оружии: Пий и Трасх, любимые телохранители Ганона.

Третьим был сам император Ганон Домициан, с хмурой улыбкой на лице. Перед ним стояло блюдо, накрытое крышкой.

– Ты суешь нос не в свои дела, моя женушка-замарашка.

– Ганон? Какой приятный сюрприз. Я созвала министров, чтобы…

– Сместить с поста Актуса Шипа, – сказал Ганон. – Фримон мне доложил.

Он поднял крышку. На блюде лежала голова Фримона.

– Я случайно заметил, что в городе слишком много рыбы, а ведь Фримон особой щедростью не отличался. Пришлось подпоить его можжевеловой водкой и задать парочку вопросов, после чего выяснилось, что моя женушка-дикарка решила настроить против меня всех моих друзей. Но даже если бы ее дурацкий план удался, после возвращения Актуса в город все равно министров отправили бы на плаху. В общем, я их простил, но не смог оставить безнаказанным предательство Фримона, моего неизменного спутника в гульбищах. Подумать только, снижение налогов для него было важнее верности своему императору! Просто ужас какой-то.

– Ты все испортил, – прошептала Каира.

Ганон накрыл блюдо и посмотрел на нее:

– Я взял тебя в жены по двум простым причинам. Во-первых, у тебя лучшие сиськи во всей Терре, а во-вторых, потому, что альмирки не знают удержу в постели. Я дал власть Актусу Шипу тоже по очень простой причине. Империя рушится. Мой брат десятилетиями поддерживал ее, развивая инфраструктуру и применяя жесткие административные меры. Возможно, ему и удалось бы спасти страну, но все его намерения пошли прахом, когда Сайлас Бершад его прикончил. Так что нам теперь осталось только наслаждаться жалкими остатками роскоши до тех пор, пока некогда великая Баларская империя окончательно не превратится в дерьмо. Вот Шип как раз и должен обеспечить нам нашу долю развлечений.

– Нашу долю? – переспросила Каира. – Шип ничего тебе не обеспечит, он хочет украсть у тебя власть.

– Ты хотела сделать то же самое!

– Ничего подобного. Я хотела укрепить нашу с тобой власть! – воскликнула Каира. – Может, ты на мне женился ради моих сисек и минетов, но я вышла за тебя замуж, чтобы не увязнуть в дерьме. Я вышла за тебя замуж, чтобы наконец-то стать хозяйкой своей жизни. А мне достался полудурок-пьяница, которому даже не хватает ума, чтобы мне не мешать.

Ганон вскочил с места и хлестнул Каиру по щеке с такой силой, что звук удара эхом раскатился по залу. Императрица упала, прижав ладонь к лицу.

В мгновение ока Вира выхватила кинжалы. Хореллианские гвардейцы тут же обнажили мечи.

– Только попробуй, вдова, – прохрипел Пий. – Я перережу тебе глотку и подотрусь твоими кожаными доспехами.

– А-а-а! – заорал Ганон.

Все обернулись к нему. Оказалось, что Каира вскочила, сорвала с пояса Ганона декоративный кинжал и всадила клинок в глаз мужу.

Другой глаз оставался распахнутым, чернота расширившегося зрачка совершенно скрыла серую радужку. Император и императрица Баларии на миг замерли лицом к лицу, будто в любовных объятиях (если не считать кинжала, пронзившего мозг Ганона). Каира разжала руки, и Ганон осел на пол.